Человеческий рой. Естественная история общества - [173]

Но так ли это? В ходе исследования, озаглавленного «Мы без них», психолог Лоуэлл Гертнер с коллегами выяснили, что, когда люди нуждаются друг в друге, они способны сформировать общую идентичность, не противопоставляя себя чужакам[1127]. Такие взаимозависимые люди могут чувствовать себя так, будто они действуют как единое целое. Эти чувства могут способствовать дружескому общению и формированию дружеской привязанности: чего-то подобного можно было бы ожидать от команды корабля, сообща борющейся со штормом. Но было бы преувеличением называть такую группу обществом, не важно, насколько взаимозависимы ее члены или высок уровень сотрудничества. Прежде всего, моряки с одного судна уже принадлежали бы к обществу, из какой бы страны или стран они ни были.

Давайте зайдем чуть дальше. Скажем, корабль потерпел крушение, и команда утратила все контакты с внешним миром. Нет необходимости говорить, что их прежняя идентичность не исчезнет мгновенно. Лишь почти через двадцать пять лет после мятежа, поднятого в 1789 г. на борту «Баунти», выяснилось, что команда бежала на остров Питкэрн. Когда восемнадцать лет спустя беглецов обнаружил американский корабль, мятежники, а также полинезийцы и таитяне, которые их сопровождали, по-прежнему оставались узнаваемыми англичанами, полинезийцами и таитянами[1128]. Однако предположим, что они выжили, но их так и не нашли. Стали бы они или их потомки по прошествии времени представлять себя иначе – тем, что мы бы определили как четко выраженное единое общество?[1129]

Непросто найти примеры отдельной совокупности людей, абсолютно отрезанных от остального мира на протяжении поколений. Некоторые викинги, достигнувшие Исландии и Северной Америки, вероятно, выживали в изоляции. Тем не менее они придерживались характерного для викингов образа жизни достаточно, чтобы вновь без труда воссоединиться с викингами в Европе; но разлука длилась самое большее несколько десятков лет, и их происхождение никогда не стиралось из памяти живущих[1130]. В доисторический период народы тоже добирались до далеких островов, но в большинстве мест они или находились в контакте с племенами на других островах, или у них было пространство для разделения больше чем на одно общество. На острове Футуна их было два, остров Пасхи вмещал семнадцать враждебных племен, воздвигших гигантские каменные статуи, тогда как в Австралии в доколониальные времена процветали сотни обществ аборигенов, ведущих свое происхождение от одной группы, которая прибыла на континент из Азии.

Возможно, один исторический пример одинокого общества – общество на острове Хендерсон. Считается, что этот остров в Полинезии площадью 37 км² давал слишком мало пространства и обладал слишком скудными ресурсами, чтобы позволить нескольким десяткам его обитателей разделиться на два общества, подобно Ало и Сигаве. Когда древесина для изготовления лодок закончилась, в XVI в. обитатели острова оказались отрезаны от своих торговых партнеров на островах Питкэрн и Мангарева, расположенных в 90 и 690 км от Хендерсона соответственно. К моменту, когда испанские исследователи обнаружили остров в 1606 г., его обитатели вымерли. Никто не может сказать, как эти несколько десятков человек думали о самих себе: считали ли они себя по-прежнему племенем и давали себе название?[1131] Я предполагаю, что, цепляясь за смутные воспоминания о других где-то там, передававшиеся из поколения в поколение, эти доведенные до отчаяния последние островитяне сохраняли крупицы идентичности в качестве общества, и восприятие «мы» в сравнении с «они» никогда не исчезало из их сознания.

Для того чтобы обитатели острова Хендерсон считали себя совершенно одинокими в мире, по мере смены поколений упоминания о существовании чужаков должны были бы постепенно исчезнуть даже из легенд и мифов. Если бы жители Хендерсона просуществовали так долго, выражали бы они по-прежнему потребность в принадлежности к обществу, стремление к единству и «мы»-группе? Или всякая некогда существовавшая приверженность общей идентичности исчезла? Возможно, в этом случае мы бы обнаружили на Хендерсоне людей, которые поддерживали бы социальные связи с друзьями и семьей, но никакого общества, о котором можно было бы говорить, не существовало. По-видимому, такова точка зрения антрополога Ани Петерсон Ройс: «Гипотетическая группа на острове, не имеющая знаний о других, – это не этническая группа; она не имеет этнической идентичности; у нее нет стратегий, основанных на этничности»[1132].

Можно было бы не согласиться с Ройс, указывая на человеческое стремление к поиску общих черт, о котором свидетельствует та легкость, с которой мы принимаем за образец особенности тех, кем мы восхищаемся. Законодатели моды способствуют популярности многих обычаев, тогда как привычек тех, кто не нравится, могут избегать[1133]. Подражание лидеру или почитаемому человеку могло бы привести к появлению условностей, приравниваемых к своего рода идентичности, даже среди многострадальных обитателей Хендерсона. Этим островитянам, должно быть, приходилось в жизни обходиться малым из-за описанного ранее тасманийского эффекта, когда люди в редких группах забывают элементы своей культуры. Но даже в этом случае они, без сомнения, имели много общего, поскольку росли вместе и учились друг у друга. Тем не менее без