Челопарк - [4]

Шрифт
Интервал

    всему тому, что размозжить могло на «раз-и-два» —
  «и-три»! зачёт, мой мир, зачёт, хоть кругом голова
      от запаха палёных роз, от век, что на века
        оставили Zero-листы и, упразднив слова,
 развеяли над Гангой то, что пеплом стать должно:
 благодарю, мой свет, за то, что кончилось кино —
                     сыграли знатно, от души,
                прости-прощай же! — «ни дыши…»
                                       …
                  время-времечко, смеясь,
                  впереди Времён бежало.
                  время-времечко! враньё.
                      механическое жало.
                  время-время, трын-трава:
                  ты да я — «одно»? «одна»?..

[этим летом]

              миксолог слов?
             фонем соузник?
          наложница Его пера!
    «в такую рань, да со двора…» —
    ворчит мой персонаж устало,
        а «я» — они? оно? он/а? —
 шепчу вослед строке: «как мало!..
как безрассудно!..» — что ж… нага,
    стою пред Ним, и нет ни кожи,
                ни экорше,
                ни головы…
мой врач! мой Deus! мне дороже
     объятий вечности — цветы,
             что так хрупки,
                 нежны,
               беспечны,
   что приживутся лишь в раю:
    я не молю их о бессмертье,
   а смерть придет — «заговорю»,
     мой век, мой ток, двойник!
                 сонетом
                 мой сок
             запеленгуешь
                   летом.

[ashram]

      ашрамы под Бомбеем хороши,
     шепнули, но не слышно ни души:
  в планетке суши скальп свой засуши,
      ну а шаманить — лучше в камыши,
  чтоб летом кануть в Летку не пришлось,
      чтоб Летке на лету всегда моглось,
          а главное — хотелось… «якоря
           магнитят занебесные моря» —
      «такая рифма пошлая…» — «о, да!» —
        «…что катится со щек одна вода:
     бессолевой бесслёзнейший раствор —
      в нем Deus Сам Себе и кат, и вор, —
         стекает на смеющуюся грудь:
  мне нравится размер — легко вздохнуть,
        легко забыться и в кулак зажать,
       да улыбнуться: «незачем рожать» —
        как хорошо, что с л е в а не болит,
        лишь камешек на шее чуть кровит
             все эти сутки… полная чума,
     когда в скворечне — шкурка лишь одна
       своя — да кошки… верный человек!
        вернее чёрной, видно, зверя нет,
           а потому, прелестное дитя,
         сегодня вновь забудемся, шутя:
          ашрамы под Бомбеем хороши!
         калькируешь ты камертон души,
         шаманить убегаешь в камыши,
          покуда спят людята-голыши —
         (ты песен никогда им не пиши:
       они для песен наших — малыши…).
    «шампанского!.. имею здесь сказать,
          что анахатку надобно связать
   да вывезти — изжить, изъять, известь:
        такая на сегодня бла-бла-весть».
         ашрамы под Бомбеем хороши.
дышать ли? свет мой, зеркальце… туши…

[зебры]

         ты понимаешь, о чём я,
        ухмылку спрятав, молчу,
        зачем спешу рано утром
         на «тет-а-тет» к палачу,
        к чему индийские юбки
         да голограммные сны
    в зрачках немой проститутки
    с букетом вечным «Апсны»…
        ты замечаешь, наверно,
       что этот «свет» не в себе,
   коль плоть от плоти «кошерна»,
коль плоть есть «фарш»… па-де-де
     разметкой точной движений
        приглушит лимфы язык,
     чтоб погибающий «аффтар»
    запрятал в gaster свой крик…
          я обласкала сонеты,
           я обыскала слова —
       в мои гротескные ветры
          летит твоя голова
  (под шёпот-шорох смущенья
        соединяю мосты):
   мы — сумасшедшие зебры,
      мы пеленгуем на «ты»…

[masala-чай]

    на самокате — по нёбу. в кровь —
      голый денёк. masala-чай.
привкус чудных — про «лю. лю» — строф
     запах унёс: «вот питьё. кончай».
     так пригублю виртуальный вкус
       голографических нег в ночи:
  «не погублю, — улыбнётся Ложь, —
столько коанов на — ить…» — «лечи!»
  клетки грудные убоги. «грех»
плоти и плоти — в тыл жалюзи:
на самокате — по небу — Вошь
едет за Солнцем. соль визави
память сжирает (двойной стандарт) —
  я становлюсь голограммой букв:
     в смех отраженья уходит art,
в тень вечной Тени — аркан-Испуг…
«ну же: чапати, панир…» — «кирдык!» —
«ахтунг. молись без лажовых слов.
    ню- же денёк… masala-каприз…
    койка. карниз. опечатка “love”».

[здравствуй, дерево!]

                 он не понимает,
          чему ЭТИ так радуются
                (впору рыдать) —
                  вот и кричит,
           кричит что есть силы —
  кажется, лопнет вот-вот от боли:
«скорей, тушка, скорее т у ж ь с я!»
                         …
   что за мерзкое улюлюканье,
        шлепки, розы, ужимки?
      да что за рожи, мать их,
            его окружают?
почему, чёрт дери, он опять оказался
     в чьём-то «здесь и сейчас»?
           как, наперёд зная,
         чем се успокоится,
  мог не сдержаться — тогда-а,
         в тот самый момент,
   когда произошло спаривание
          и он, бедненький,
       в который раз залетел?!
        ах-с, какой жутенький,
какой вкривь недеццкий фильмчик
           ему показывают!
киндерам до шестнадцати —
     опс-топс-перевертопс!
     кожа и кости грубеют,
         голос ломается,

Еще от автора Наталья Федоровна Рубанова
Я в Лиссабоне. Не одна

"Секс является одной из девяти причин для реинкарнации. Остальные восемь не важны," — иронизировал Джордж Бернс: проверить, была ли в его шутке доля правды, мы едва ли сумеем. Однако проникнуть в святая святых — "искусство спальни" — можем. В этой книге собраны очень разные — как почти целомудренные, так и весьма откровенные тексты современных писателей, чье творчество объединяет предельная искренность, отсутствие комплексов и литературная дерзость: она-то и дает пищу для ума и тела, она-то и превращает "обычное", казалось бы, соитие в акт любви или ее антоним.


Люди сверху, люди снизу

Наталья Рубанова беспощадна: описывая «жизнь как она есть», с читателем не церемонится – ее «острые опыты» крайне неженственны, а саркастичная интонация порой обескураживает и циников. Модернистская многослойность не является самоцелью: кризис середины жизни, офисное и любовное рабство, Москва, не верящая слезам – добро пожаловать в ад! Стиль одного из самых неординарных прозаиков поколения тридцатилетних весьма самобытен, и если вы однажды «подсели» на эти тексты, то едва ли откажетесь от новой дозы фирменного их яда.


Здравствуйте, доктор! Записки пациентов [антология]

В этом сборнике очень разные писатели рассказывают о своих столкновениях с суровым миром болезней, врачей и больниц. Оптимистично, грустно, иронично, тревожно, странно — по-разному. Но все без исключения — запредельно искренне. В этих повестях и рассказах много боли и много надежды, ощущение края, обостренное чувство остроты момента и отчаянное желание жить. Читая их, начинаешь по-новому ценить каждое мгновение, обретаешь сначала мрачноватый и очищающий катарсис, а потом необыкновенное облегчение, которые только и способны подарить нам медицина и проникновенная история чуткого, наблюдательного и бесстрашного рассказчика.


Сперматозоиды

Главная героиня романа — Сана — вовсе не «железная леди»; духовная сила, которую она обретает ценой неимоверных усилий и, как ни парадоксально, благодаря затяжным внутренним кризисам, приводит ее в конце концов к изменению «жизненного сценария» — сценария, из которого, как ей казалось, нет выхода. Несмотря ни на крах любовных отношений, ни на полное отсутствие социальной защищенности, ни на утрату иллюзий, касающихся так называемого духовного развития, она не только не «прогибается под этот мир», но поднимается над собой и трансформирует страдание в гармонию.


ЛЮ:БИ

Своеобразные «похождения души», скрывающейся под женскими, мужскими и надгендерными масками, – суть один человек, проживающий свою жизнь, играя, либо разучивая, те или иные роли. Как не переиграть? Как отличить «обыкновенное чудо» любви от суррогата – и наоборот? Персонажи Натальи Рубановой, переселяющиеся из новеллы в новеллу, постоянно ставят на себе чрезвычайно острые – in vivo – опыты и, как следствие, видоизменяются: подчас до неузнаваемости. Их так называемая поза – очередные «распялки» человеческого вивария.


Адские штучки

«Да, вы – писатель, писа-атель, да… но печатать мы это сейчас не будем. Вам не хватает объёма света… хотя вы и можете его дать. И ощущение, что все эти рассказы сочинили разные люди, настолько они не похожи… не похожи друг на друга… один на другой… другой на третий… они как бы не совпадают между собой… все из разных мест… надо их перекомпоновать… тепла побольше, ну нельзя же так… и света… объём света добавить!» – «Но это я, я их писала, не “разные люди”! А свет… вы предлагаете плеснуть в текст гуманизма?» – «Да вы и так гуманист.