Челопарк - [3]

Шрифт
Интервал

          приснившаяся моему доппельгангеру, —
                         ясно, клинический.
       «а что — не он?» — умничает доппельгангер
          да шлет мессиджи nathalie-la-nathalie,
                       делит метлу на ноль,
          складывает Пандоре в гроб вещдоки,
                    вмятины да пробои ауры
          особо ценными экспонатами называя.
             «доппи-доппи, я тебя съем!» —
            тявкает свалившаяся с Лилит Лиса,
                повесившая намедни Колобка
в одном из лабиринтов пространства без вариантов.
                    «доппи-доппи», — ластится,
вцепляясь через секунду — ему? мне? — в горло:
                                      …
              так мы остаемся без двойников и,
                   счищая с зеркал амальгаму,
                                 канаем
                            сквозь стекло
                                 в Летку.

[molitva.translit]

   «tы свеча-свеча-свеча,
        унесi мою печалЪ
        zа дремучiя леса,
         zа земныя пояsа,
         zа далёкiя моря,
        zа любовны якоря,
          zа горы выsокiя
         в завоdi глубокiя:
  пуsть живёt там tриста леt,
     kаk русалка, пусtь обеt
     даst назаd не прихоdить,
     не морочиtь, не томиtь,
 не sмущаtь ни wолшебsтвом,
   ни уныньем, ни персtом,
           wолхоvаньем,
             vорожбоi,
кожей мяtноi, sолнцем, мглоi,
      ни пеsком на берегу,
       ни sтогами на лугу,
             ни собакой,
              ни котом
    ни tогДА и ни поtOM» —
     «tы свеча её, cвеча,
      tы сожги её печаль:
     оtведи от люtых бед,
 cтрах лиши zемных примеt,
   шоры со зрачков sними:
    не видаtь сто юг нi зги».
ex., pechal'—pechal'—pechal'…
          ugorela uzh svecha!

[]

    у нас будет с тобой ритрит —
       а захочешь, поговорим:
        под мелодии рио-рит
выйдем в ретро за «третий рим»…
 у нас будет смешной гамак —
или, может, фантомный вьюн.
   я убью тебя просто так,
      обнимает меня Баюн.
        я же, теша себя игрой,
    подползаю — кровит — к метле.
       «полетели к Ягине?» — Кот.
«даже страшно: весь срок — к себе…»
         и поэтому-то — ритрит,
   потому-то — фантомный вьюн,
     хвост русалочий в голове,
       Деда Ёга да Кот Баюн.

[снежинками]

…ну вот, а потом я встретила своего персонажа —
сбежавшую из Страны Чудес Анфису:
звалась она Сашкой-ракетчицей,
потому как смыслила кое-что аккурат в ракетах
(тема диплома звучала почти эротично:
«Сверхмягкое терминальное управление движением
сложной динамической системы
в условиях неполной информации
о фазовом состоянии»),
светлые ее волосы, как и волосы Анфисы, пахли снежинками,
а в глазах бегали чертенята…
больше всего на свете ненавидели девочки скуку,
ну а любили — как им обеим
(им одной?) казалось, — Небезызвестного…
что оставалось мне, как не развести руками?..
что оставалось, как не стать точкой сингулярности и,
слившись со всеми временами и пространствами,
сменить треклятую кожу?..
(я ведь не чувствовала,
не чувствовала уже боли — ну или почти:
если долго бить по одному месту,
оно теряет чувствительность).
…………………………………….
и смеялась Анфиса,
и хохотала до упаду Ракетчица,
и улыбались актёры,
и де Лоурентис, грозя Почукаеву[1] пальцем,
напоминал, что де
«фильм — не сосиски, которые можно производить серийно»,
и наш продюсер кивал,
кивал, конечно
(попробовал бы он не кивнуть!),
а мы играли,
играли себя в кино —
лучшее
во Вселенной
кино, пахнущее снежинками…

[ария Da capo]

         всё путаю сентябрь с апрелем,
             да будто некролог пишу
            себе самой на ложе… еле
             заметно плачу, но дышу:
взахлёб! внахлёст! на память — кожей…
         как фильмографии их схожи,
           как все лю. лю их хороши,
             как за фонемами души —
                         живой —
            не найдено! сказалось
«здесь и сейчас» (крохотка-шалость…),
          и вот — каденция: попытка
     в себя влюбиться — пытка, пытка!
        блюду: «лю. лю себя, лю. лю»,
          как попугайка… дура дурой,
     кажусь шутам ферзём: фигурой
                      дьявольски
                       смешной
                на шашечной доске
                          пустой.

[k Zer0]

на сердце «плюс один» — смешно! — под сердцем — plus odin…
         в архиве Ле[т]ка спит давно, в архиве — господин
            и раб себе, и червь, и чёрт, и Deus, и порог,
       и лекарь-кат, предатель снов, лататель нимф-Zero…
под сердцем «плюс один»… не то! дика под солнцем грусть.
      латентный стон, фантомный блюз — и кожа наизусть:
   всё как по нотам — не дыши… всё жёстко, жёстко, Брут…
         я ставлю тихо на Zero… я помню: темный пруд,
              зрачки в зрачках, висок в виске да по-…
                                         целуй —
                                         листвы…
       несмелый ветер в голове, в которой тир без «ты»
не превратился в тлен иль в пыль, не обратился в грязь…
  нежнейший космос — в той траве, что шила эту «связь»
             без выкроек и без лекал, изображая рай.
     играй, живи, ликуй, мерцай… таков иллюзий край.
        там, в за-небеснутом огне, не догорев, пишу
         по своему же экорше, да — вопреки — дышу

Еще от автора Наталья Федоровна Рубанова
Я в Лиссабоне. Не одна

"Секс является одной из девяти причин для реинкарнации. Остальные восемь не важны," — иронизировал Джордж Бернс: проверить, была ли в его шутке доля правды, мы едва ли сумеем. Однако проникнуть в святая святых — "искусство спальни" — можем. В этой книге собраны очень разные — как почти целомудренные, так и весьма откровенные тексты современных писателей, чье творчество объединяет предельная искренность, отсутствие комплексов и литературная дерзость: она-то и дает пищу для ума и тела, она-то и превращает "обычное", казалось бы, соитие в акт любви или ее антоним.


Здравствуйте, доктор! Записки пациентов [антология]

В этом сборнике очень разные писатели рассказывают о своих столкновениях с суровым миром болезней, врачей и больниц. Оптимистично, грустно, иронично, тревожно, странно — по-разному. Но все без исключения — запредельно искренне. В этих повестях и рассказах много боли и много надежды, ощущение края, обостренное чувство остроты момента и отчаянное желание жить. Читая их, начинаешь по-новому ценить каждое мгновение, обретаешь сначала мрачноватый и очищающий катарсис, а потом необыкновенное облегчение, которые только и способны подарить нам медицина и проникновенная история чуткого, наблюдательного и бесстрашного рассказчика.


Люди сверху, люди снизу

Наталья Рубанова беспощадна: описывая «жизнь как она есть», с читателем не церемонится – ее «острые опыты» крайне неженственны, а саркастичная интонация порой обескураживает и циников. Модернистская многослойность не является самоцелью: кризис середины жизни, офисное и любовное рабство, Москва, не верящая слезам – добро пожаловать в ад! Стиль одного из самых неординарных прозаиков поколения тридцатилетних весьма самобытен, и если вы однажды «подсели» на эти тексты, то едва ли откажетесь от новой дозы фирменного их яда.


ЛЮ:БИ

Своеобразные «похождения души», скрывающейся под женскими, мужскими и надгендерными масками, – суть один человек, проживающий свою жизнь, играя, либо разучивая, те или иные роли. Как не переиграть? Как отличить «обыкновенное чудо» любви от суррогата – и наоборот? Персонажи Натальи Рубановой, переселяющиеся из новеллы в новеллу, постоянно ставят на себе чрезвычайно острые – in vivo – опыты и, как следствие, видоизменяются: подчас до неузнаваемости. Их так называемая поза – очередные «распялки» человеческого вивария.


Сперматозоиды

Главная героиня романа — Сана — вовсе не «железная леди»; духовная сила, которую она обретает ценой неимоверных усилий и, как ни парадоксально, благодаря затяжным внутренним кризисам, приводит ее в конце концов к изменению «жизненного сценария» — сценария, из которого, как ей казалось, нет выхода. Несмотря ни на крах любовных отношений, ни на полное отсутствие социальной защищенности, ни на утрату иллюзий, касающихся так называемого духовного развития, она не только не «прогибается под этот мир», но поднимается над собой и трансформирует страдание в гармонию.


Адские штучки

«Да, вы – писатель, писа-атель, да… но печатать мы это сейчас не будем. Вам не хватает объёма света… хотя вы и можете его дать. И ощущение, что все эти рассказы сочинили разные люди, настолько они не похожи… не похожи друг на друга… один на другой… другой на третий… они как бы не совпадают между собой… все из разных мест… надо их перекомпоновать… тепла побольше, ну нельзя же так… и света… объём света добавить!» – «Но это я, я их писала, не “разные люди”! А свет… вы предлагаете плеснуть в текст гуманизма?» – «Да вы и так гуманист.