Чел. Роман - [16]
Слева небритая щека, грязная синяя куртка и чудовищный ощущаемый даже через марлевую повязку перегар.
Справа чуть ниже плеча черная спортивная шапочка, большой палец летает по экрану смартфона. Правая кисть ритмично сжимает теннисный мяч, сдавливая его почти целиком. Такая сила не очень вяжется с хрупким – однозначно девочка – телосложением. Он впивается в пальцы взглядом. С минуту не может от них оторваться. Не имея с рождения большей части своих, он не без самоуничижительного трепета относится к пальцам других. Они всегда вызывают у него живой интерес. А уж если они наделены какими-то необычными способностями – и подавно. Отчасти поэтому дома он конфликтует со скрипкой гораздо реже, чем с флейтой. И никогда не путает сестер-близняшек. Хотя этим в минуты усталости грешит даже мама. Ему не нужны лица. Пальцев достаточно. У скрипки они другие. Он до конца не может объяснить, что именно их отличает от флейты. Внешне и при ближайшем рассмотрении не найти и пары-тройки различий. Его путанные доводы в ответ на пристрастные вопросы мамы обрывает как-то возглас проходящей мимо бабушки:
– Отпечатки.
Вопросы на этом заканчиваются. А его интерес к пальцам выходит на новый уровень.
Может, он действительно видит то, что недоступно другим?
Вот и теперь он не без удовольствия сосредотачивается на пальцах соседки справа. Времени достаточно. А толпа не позволит им разойтись. С виду это пальцы как пальцы, но стоит лишь немного присмотреться, чтобы понять всю их несхожесть с прочими.
Обращают на себя внимание уже сами кисти с их твердыми, мозолистыми, похожими на пятки ладонями. Они регулярно то ли бьют, то ли держатся за что-то твердое. Ими, судя по виду, можно гвозди забивать. Этакие ладошки-молотки, покрытые густой сеткой мелких шрамов и потертостей. Смартфон в такой ладони кажется чем-то инородным. Безупречно гладкий, ровный и чистый. Дитя современности в первобытно-избитых ладонях. Теннисный мяч жалко. Кисти будто пытают его, каждым следующим объятьем грозя разорвать на части. Пальцы-мучители – что-то совсем необыкновенное. Длинные как у сестры-скрипки. Но больше ничего общего. У скрипки – изящество до кончиков пальцев. Природное совершенство, выверенное органическими кремами и шелковыми перчатками. Здесь – увеличенные суставы, больше похожие на наросты. Нереально длинные – прямо рахманиновские – большие пальцы. Их как будто кто-то специально вытянул. Внутренняя поверхность пальцев – продолжение ладоней-пяток. Да что там – много хуже. Нет, кажется, и миллиметра, свободного от трещин, царапин и рубцов. Кожа будто собрана из отдельных изорванных по краям лоскутков. Несколько свежих пластырей телесного цвета завершают печальную картину. Эти руки собранием своих разрушений напоминают ему заброшенный в пустыне город…
Но сколько в этих пальцах жизни! Как мощно они вращают и сжимают несчастный мяч. Как ловко большой палец листает страницы и набирает сообщения. Они само совершенство. Недостижимый для него идеал…
Для полноты картины он пытается рассмотреть ее лицо. Это трудно. Она гораздо ниже ростом и поглощена перепиской. Забыв о приличиях, он через плечо читает кусочек успокаивающего – кажется, маму – сообщения. Вдруг понимает, что и ему неплохо было бы отметиться. Спешно, рассылкой отправляет нехитрый текст, повторяя слово в слово только что подсмотренное сообщение:
«У меня все ок».
Возвращается к попутчице. Она листает сайты с одеждой. Все правильно. Девочка остается девочкой, пускай и с такими пальцами. Останавливается на каких-то странных не то кедах, не то кроссовках с изогнутыми черными подошвами. Просматривает несколько моделей. Ей кто-то отвечает – срабатывает световой индикатор. Она возвращается на домашнюю страницу. Одобрительные смайлики с нескольких адресов. Он схватывает глазами фото на ее аватарке. Снимок в анфас, в этой же шапочке и с черной повязкой-снудом на шее. Снуд и сейчас на месте. Сразу он не обращает на него внимания. Эта фотография – стилизация под живопись. Что-то из Кватроченто31. Очень знакомое. Но сейчас не вспомнить. У него в комнате есть альбом.
Хотя, может, это и не она вовсе. Ставят же в качестве аватарок чужие фото или картины. У сестер, например, стоит снимок бабушки восьмидесятилетней давности. Да, они похожи на бабушку в детстве. Но все-таки – не она. Здесь нельзя ошибиться.
Между тем отвечают и ему. Сестры еще не вышли из дома. Сегодня в школу и обратно их повезет папа. Все интересуются его местонахождением. Он зачем-то лукавит, отвечая, что почти добрался. Пишет почти не глядя, а голова занята другим:
«Как же увидеть ее лицо?»
Проблема сложнее, чем можно подумать. Вроде бы они рядом. Даже касаются друг друга. Но ее висок где-то на уровне его плеча. И у нее нет повода поднять взгляд. Она предельно отрешена от конкретики места и сосредоточена на каких-то виртуальных делах. Страницы мелькают. Мяч, кажется, стонет и вот-вот разорвется.
В задумчивости он не замечает, что глядит слишком пристально. Этого нельзя не почувствовать. В конце концов она поднимает голову и возмущенно смотрит на него снизу вверх. И он понимает – фото на аватарке ее. И на той картине пятнадцатого века, из альбома – тоже она. Полтысячи лет назад она была там. Сидела напротив гения. И он был ею покорен. А теперь… Теперь она просто сошла с полотна и спустилась в метро…
Жизнь маленького городка идет своим чередом. Горожане даже не подозревают, что в ней могут произойти необычные события, но окружающие горы хранят в себе древние темные пророчества. И однажды те начинают сбываться. Надвинувшаяся колдовская мгла готова поглотить как город, так и все небесное королевство. Его повелительница утратила свои магические силы и теперь не может никого защитить. Казалось бы, все кончено. Неужели мир падет? Неужели из этого нет выхода? Лишь Неисчерпаемый ковш знает имя того, кто придет на помощь.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.