Чел. Роман - [128]
– Петя, не начинай. Отпуск с завтрашнего дня.
– Я это месяц уже слышу…
– Слово офицера.
– Пф-ф… Ну, раз слово офицера… Куда там подъезжать?
– К приемному отделение. Это со стороны метро.
– Понял. Жди. Да, как там они?
– Бунтуют. Твой особенно.
– Как ты их различаешь?
– По силе протеста.
– А! Рукоприкладствуют?
– Может, и ногоприкладствуют. Откуда я знаю?
– Ну, терпи. Сама виновата.
– Да уж, сама – кто ж еще? Вы, товарищ генерал, и ни при чем совсем.
– Хе, хе… Ладно, тебе. Берегись, не усердствуй там.
– Да, все уж закончилось. Просто жду.
– А, ну и ладненько. Скоро буду.
Лифт не работает. В коридорах сумрачно.
– Вырубили от греха подальше основную сеть, – предполагает Белая и сама же отвечает:
– Впрочем, свет-то был не от нее. С утра на треть мощности перевели.
Тут же недоумевает:
– Должна ведь запаска на автомате сработать. Неужели и ее?
Спускаемся по лестнице. Подсвечиваем дорогу смартфонами. На первом этаже разгром. Перевернутая мебель в коридоре. Разбросанная больничная утварь. Сбитые со стен стенды и информационные щиты. Лежащая посреди коридора наряженная елка. Но людей мало. Пара-тройка больных. Да, несколько рядовых опалевцев. Оглядываюсь. Турникет у главного входа вырван с корнем и перемещен в фойе. Качаю головой.
– Быть такого не может. Это как же давили?
Белая смотрит туда же, но не удивляется.
– Хм… Идемте, идемте… Сквозняк… Осторожно… Эх, стенды-то чем им помешали… Вы знаете, Юлия Вадимовна, у кого самое крепкое рукопожатие?
– Не знаю. У штангиста?
– Хм… Ну, тогда у умирающего штангиста… Не разорвешь, хоть режь потом, если вовремя руку не убрать… А вы говорите турникет… Дайте всем умирающим надежду – они планету с оси сдвинут, а не то что турникет…
Входим в покинутый получасом ранее холл реанимационного отделения. В этом крыле свет есть. Но тусклый. В пару лампочек. И тот же разгром. Вспоминаю об отце.
– Подождите… Отец…
– Холод, холод… Давайте в отделение. Там позвоните, – торопит Белая.
Подчиняюсь.
В реанимационном такая же картина, как и везде. Но окна, кажется, целы, и потому здесь заметно теплее. Да и неведомый источник прежнего тепла не совсем еще, по-видимому, иссяк. Белая сворачивает в третью палату. Сбрасываю набранный было отцу звонок и иду следом. Останавливаюсь в дверях. Дальше идти нет смысла, да и тяжело. В палате всё вверх дном. Ужасно натоптано, но по-прежнему очень тепло.
– Ко мне? – спрашивает, оглянувшись, Белая.
– Пожалуй.
Соглашаюсь, не имея других вариантов. Еще в коридоре набираю отца. Он берет трубку после десятого гудка, на шевельнувшемся под ложечкой беспокойстве.
– Ты где? – спрашиваю без предисловий, входя за Белой в ее кабинет.
– К метро иду. Толпа. Не слышал.
– Метро? Ты на нем не ездил никогда. Заплутаешь. Взял бы такси.
– Так и иду брать такси.
– А вызвать?
– Да кто сейчас сюда поедет? Выйду на набережную. Должно быть посвободней. Там поймаю.
– Что он тебе сказал?
– Да ничего. Все и так понятно. Лететь вместе с ними я не мог. Ну, а если бы они вылетели нормально, подождал бы минут десять, да спокойно вышел. А так, я с ним все равно не поеду. Он где-то там ждет машину. Нечего лишний раз светиться. Ни ему, ни мне.
– А где ты был, когда все происходило?
– Сначала в фойе. Потом ушел в реанимацию.
– И как?
– Вакханалия. Представляешь, они как охрану смяли, так друг друга бить начали, чтобы в первых рядах оказаться…
– Кто?
– Больные.
– Так уж и били?
– Я и не думал, что так можно бить. Это даже не звериная жестокость, а… Особенно эти мамочки с детьми… Я понимаю, конечно, от любви всё, ради детей… Но… Говорят, от любви до ненависти один шаг. Куда там шаг, это вообще одно и то же…
– Что-то тебя философствовать потянуло?
– Потянет тут, как увидишь такое… Ты-то как?
– Нормально. Мы на третьем были. Там пусто. Сам понимаешь. Только камни в окна летели… Знаешь, сюда Петя едет. Рядом уже. Может, подождешь где-нибудь? Или сюда вернешься? Мы бы подбросили…
– Да уж тридцатка в другую сторону. Ты о чем, доча? Нет уж, сам доеду.
– Ну, как знаешь. Отзвонись, как доберешься.
– Мать позвонит. Не звонила еще?
– Нет.
– Странно. Не похоже на нее. Я-то ее сбрасывал уже раз десять. Никак не угомонится. Ладно, давай. Береги себя. Ты у нас не одна теперь.
– Берегусь. Пока.
Шумит чайник. Белая звенит в шкафчике блюдцами и чашками. Вижу ноут на столе. Подвигаю к себе. Белая поворачивается и с улыбкой спрашивает:
– Проголодались? Должно появиться чувство.
Соглашаюсь:
– Да. Действительно. Пока шли, не обратила внимания.
– И я тоже… Так… Что у нас здесь?
Заглядывает в холодильник. Спрашивает, не оборачиваясь:
– Вы как-то особенно питаетесь или…
– Нет, в первые месяцы плохо было – ограничивалась… А сейчас ничего особенного. Ем почти что все подряд. Что хочется.
– И правильно. Это им хочется. Их не обманешь. Есть пара тортиков черничных. Побалуемся?
– Почему бы нет!
Киваю – и вдруг еще один вопрос – очередное беспокойство:
– Если все возвращается на круги своя, что с тредом? Исчез, как и не было?
Открываю ноут. Он включается мучительно долго. Белая успевает поставить на стол тарелки с тортом и чашки. Экран, наконец, вспыхивает – и снова чудо! Тред идет. Не вчитываясь, отматываю на закладку. Да. Идет. И шел все это время. Они все еще здесь.
Жизнь маленького городка идет своим чередом. Горожане даже не подозревают, что в ней могут произойти необычные события, но окружающие горы хранят в себе древние темные пророчества. И однажды те начинают сбываться. Надвинувшаяся колдовская мгла готова поглотить как город, так и все небесное королевство. Его повелительница утратила свои магические силы и теперь не может никого защитить. Казалось бы, все кончено. Неужели мир падет? Неужели из этого нет выхода? Лишь Неисчерпаемый ковш знает имя того, кто придет на помощь.
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
Ирина Ефимова – автор нескольких сборников стихов и прозы, публиковалась в периодических изданиях. В данной книге представлено «Избранное» – повесть-хроника, рассказы, поэмы и переводы с немецкого языка сонетов Р.-М.Рильке.