Чел. Роман - [126]

Как только падает оборона южного входа, волна людей отсекает «черепаху» от вертолетной площадки и вскоре сливается с атакующими с запада и востока. Огромный больной будто замыкает «черепаху» в объятья. Внешнее оцепление, сохранив строй, сжимается вокруг «черепахи» в тонкое кольцо – и она вынужденно прекращает движение. В этот момент Опалев покидает рукотворную крепость и, быстро оценив ситуацию, коротко отдает приказ…

Звучат первые выстрелы в воздух. Но положения дел это не меняет. Тысячеликий больной не обращает на огонь никакого внимания. Гром десятка «калашей» для него – не более звука хлопушки. Он даже не распугивает птиц, которые продолжают, словно обезумев, биться о сталь щитов. Слезоточивый газ, выброшенный гранатами как последний шанс обороняющихся, действует, но позже, позже того, как толпа прорывается, наконец, к «черепахе». Сотни, тысячи рук срывают щиты и шлемы, разбрасывая их как никчемные игрушки в разные стороны. «Черепаха» распадается. Группа вывоза остается наедине с тысячеголовым больным. Мэр, шеф Линер, Глеб, Семеныч и Павлик в мгновение становятся его частью. В воздух летят сорванные с носилок простыни. Они бесконечно долго парят в воздухе и, кажется, даже и не падают, а, вспыхнув белым, слепящим светом, растворяются в безмолвном птичье-бабочном облаке…

Над двором повисает тишина. Люди расступаются…

Мэр, расталкивая людей, пробирается сквозь толпу и опускается перед носилками на колени. Они девственно пусты. Мэр шарит руками по чистому брезенту и, не найдя ничего, снизу вверх оглядывает ничего не понимающую группу вывоза, по одному мало-помалу собравшуюся вокруг него. В мертвой тишине падают первые крупные хлопья снега. Воздух наполняет сладчайший шоколадный аромат, и, то ли от него, то ли от дыма выброшенных опалевцами слезоточивых гранат, кто-то кашляет. Дым стелется по будто выжженной, лишенной всякой растительности земле. То тут, то там газ вспархивает мелкими облачками на уровень лиц, заставляя прикрываться рукавами и ладонями. Ни цветов, ни бабочек, ни птиц. Все они в какое-то мгновение вместе с простынями исчезли. Вслед за первым одиноким кашлем следует другой, третий…

В следующие десять минут чихая, кашляя и плача люди, вздрагивая от вдруг опустившегося на двор холода, молча расходятся. Ходячие уносят на руках детей и стариков. Тихо стучат костыли. Сорванными голосами скрипят колеса инвалидных колясок. Опалевцы собирают щиты и шлемы. Мэр, прикрывшись халатом, услужливо поданным ему секретарем, сидит на пустых носилках. Лесков, стоя над мэром, что-то говорит ему. Но тот как будто не слышит, методично пережевывая угол идеально белого, как падающий снег, больничного халата…

Итак, друзья мои, что же это было? Кому как не мне, Dane, бывшему на месте событий почти что с самого начала, поставить во всей это истории жирную точку.

Я нахожусь около 91-й. Воздух наполнен ароматами шоколадной фабрики. Но ближайшая, в действительности, в десятке километров. Я справлялся. Вроде бы никаких утечек…

Теперь по порядку следования. Южный вход. Вахта. Сорванный шлагбаум. Смотрю во двор. Он сейчас совсем уже не тот, которым был на протяжении ночи, утра и дня. Обычный заснеженный декабрьский двор, каких в этом городе десятки тысяч. Ничто не напоминает о дневном буйстве флоры и фауны. Ну, хоть какой-нибудь цветок, бабочка, экзотическая птичка… Нет. Как видите, заснеженные елки, кусты, воробьи да голуби. Куда все подевалось, спросите? Отвечу вопросом: откуда все взялось? Не удивлюсь, что следствия не будет. Пострадавших, кажется, нет. Что более чем странно, учитывая масштаб столкновений. По крайней мере, о них ничего не сообщается. Известно только, что все задержанные отпущены, а больница возобновила работу. В приемное уже доставлены «свежие». Так, я слышал, выразилась на бегу одна из сестер. Да и прочие отделения мало-помалу входят в обычную колею. Пока вроде бы пустуют. Но надолго ли? Недели не пройдет, как снова не будет мест. Праздники на носу. Они источник болезней. Простая истина: во многой радости – много печали…

Иду по часовой, к западной стороне, мимо больничного храма. Для меня, более чем странное соседство. Здесь, на западе, основные разрушения. Битые окна южного фасаде – мелочь. В пару дней застеклят. А тут весь забор лежит на земле. С полсотни метров. А то и больше. Чеэсники уже работают, но пока ограда не закреплена. На глаз, пары-тройки секций не хватает. Уж не знаю, куда они подевались. Разве что участники действа захватили на память?

Я сам час назад вошел в больничный двор с западной стороны. Не в первых рядах – берег камеру – но и не в последних. Непосредственно перед срывом ограждения пробрался на детскую площадку. Вот на ней уже те, для кого она предназначена. Катаются с горки. Как и не было ничего. А меня тогда занесло наверх потоком. Почти и ногами не двигал – несли. При том что по мере продвижения к цели дворово-уличное единство начинало пропадать. Видел, как сопровождающие, да и сами больные, и мамочки с детьми, и сами детки порой не с оцеплением бились, а меж собой. Кто первый, мол? Кто более других достоин? Видео, жаль, получилось плохое. Говорю же, берег камеру. Хаос. Крупные планы. Детали. Смазанная общая картинка. Нечего и показать. Так что поверьте Dane на слово. Друг друга били больше, чем опалевских. Издалека это, может, и не так было заметно. Отсмотрел уже съемку с дронов. Успел. Их как-то резко все заблокировали. Заметьте. Это к вопросу о следствии. Так вот, на них ничего такого не видно. Слишком велик масштаб. А вблизи – вынь да положь – всё как на ладони. Борьба за существование. «Дарвиновщина» в чистом виде. Ничего человеческого. Одно желание – жить. И пропади все и всё пропадом. Сам видел, как здоровые больных – особенно лежачих – бросали и лезли вперед. Били других больных и даже детей. Да что здоровые… Мамочки чужих детей откидывали. И детки не отставали. Дубасили коллег по цеху будь здоров. Если силы были и было чем, конечно… Такая вот заповедь, такое вот дави ближнего своего ради самого себя… А вышло – ради пустого места… Пустого, чище не бывает…