Чехия. Инструкция по эксплуатации - [5]

Наверняка был он немножко мошенником, плутом и родившимся в рубашке. Когда эта легенда зарождалась, в Праге подобных типов было огромное количество. У меня сложилось впечатление, что он вовсе не желал заключать договора с дьяволом, а только лишь — по здешнему обычаю — слишком легко рассматривал вездесущесть Господа Бога. И это могло воистину сделать его чешским характером. Вот только разве этого достаточно для конфискации? В конце концов, сегодня никто ничего подобного не пробует. У нас достаточно хлопот со Швейком.

Этот par excellence (преимущественно — фр.) чешский персонаж, некий Дон Кихот чешскости, иногда нас развлекает, но потом раздражает. Фамилия, которая частенько используется в качестве синонима для наименования нашего рода, вне всяких сомнений, не чешская. Швейк — это попросту Швайг (Schwaig) искаженное название местности где-нибудь в Нижней Баварии. Schwaig, Schweik или Швейк наверняка был бродячим ремесленником, который осел где-то в наших краях. Почему, вот этого никто не знает. Но до сей поры я как-то не слышал, чтобы баварцы желали его забрать к себе назад — в рамках права на наличие родины. Так что он наш, и мы его не отдадим! Хотя у нас с ним масса хлопот. В конце концов, мелочи не хватило, мы его чуть не застрелили:

Всем военным чехословацкой революционной армии со всей решительностью приказываю

арестовать этого человека, не обращая внимания на то, где он находится, и под стражей

доставить в полевой суд.

Именно такой вот приказ в 1919 году получил Чехословацкий Легион, армия добровольцев, которая сама получила подобный Befehl (приказ — нем.) австрийского командования. Все солдаты этой довольно-таки серьезной вооруженной силы в России в глазах Вены были дезертирами. В том числе — и некий Ярослав Гашек, не слишком-то любимый шутник из пражской богемы, в будущем — будущий автор "Судеб доброго солдата Швейка"[6].

Тысячи его коллег повернулись к австро-венгерскому императору спиной. Они попросту сдались во время Первой Мировой войны, в основном, на территории Галиции. То есть, на тогдашней границе с Россией или чуточку за ней. Некоторые с оружием в руках перешли на сторону неприятеля. Большая часть из них впоследствии записалась под национальные штандарты — таковые нашлись у царя, у либералов и большевиков.

Когда полевая жандармерия разыскивала Гашека, тот пребывал в группе молодых людей, которые войну уже закончили и никакой иной вести не собирались. Даже ради святого дела Народа. Потому Гашек притворился, будто бы ему известно другое, более священное дело. Тогда в России имелось множество алтарей, на которых можно было принести себя в жертву. В особенной степени искушал Рай Пролетариата. Только лично я не подозреваю Гашека в том, что он был им серьезно заинтересован. Просто, он обнаружил свободную щелку. Ибо, в конце концов, кому была бы охота ходить на собственную казнь?

Он как будто бы вновь желал повторить свое донкихотство сентября 1915 года, когда под Ровно, с определенными сомнениями, решил перейти на сторону русских. Среди болот реки Иквы, рядом с холмом с ветряными мельницами, где попрощалась с жизнью его рота — наполовину распыленная и наполовину разбежавшаяся. Одиннадцатая рота, которая когда-нибудь — благодаря Гашеку — не только воскреснет, но и буквально вступит на небеса литературной вечности.

Возможно, он желал включить в роман много других историй — свои переживания в Легионе, с большевиками, и вообще — с Красной Россией. Только фактом остается то, что автор умер, как только "Судьбы образцового солдата" едва лишь связались с Ровно. Словно бы там, в последней стычке со старой имперско-королевской монархией, он все-таки погиб в бою. А чешские солдаты, которые служили в имперских мундирах, читали его с восхищением и обеспечили литературную славу.

Но вот сейчас коллеги гоняются за ним в омской области, а у него на совести не только одна та "измена". Под влиянием множества фронтов и множества мундиров, он совершенно утратил национальность. Гашек превратился в "сына немецкого колониста из Туркестана, с рождения немым и кретином" — только лишь затем, чтобы пережить нас. Нас, своих чехов.

Он был чемпионом метаморфоз. Как и большинство наших писателей тех времен, он был родом из провинции. Чешскую литературу порождали не замки, а только чешская деревня. Впрочем, у Гашека видно множество следов типичного для деревни матриархата. С таким багажом — это слабый и малоустойчивый студент. Эротическая духота Праги тех лет была гораздо сильнее него. Потому-то Гашек и не пишет никакого "Письма к отцу" в стиле Франца Кафки, своего современника из Праги. Гашек пишет прямо Мамочке: "Мама, пришли…! Деньги дошли!". Его отец? Наверняка запил. Вот только точно этого мы не знаем. А может до меня и не дошло. Наверняка, отец был бесцветным. Или, лишенный матерью каких-либо красок. Зато мама, милая чешская душа — милосердная и потакающая… Готовая простить, собственно, все, если только парнишка хоть чуточку к ней прижмется. Если бы у него не было столь великого таланта, со своим даром он мог бы устроить карьеру пророка или вождя. Шикльгрубер, который — как нам известно — просил называть себя Гитлером