Чехия. Инструкция по эксплуатации - [7]

Со старинной истории про идиота в армейской компании стряхивается пыль, и она станет записываться вплоть до смерти автора. Писательство как modus vivendi. Идиот превращается в кретина, столь же нового, как пресловутый "новый человек". Появляется слуга без господина среди всеобщего прислуживания в интересах некоего "дела всего человечества". Здесь придурок-подчиненный имеет призрачный шанс хотя бы на крошечку человечности. Швейк становится советчиком, как вести себя на плацах всечеловеческих Движений. В этом романе не найдешь более частого оборота, чем: "Покорно докладываю". Несмотря на то, что докладывающего, собственно, и не слушают, он, тем не менее, покорно докладывает. Все, что он может и умеет — и это обладает всеми признаками искусства — это, хотя бы одной ногой держаться реальной жизни. Жизни, обладающей направлением и ходом, не обращающей внимание на то, кто и какой смысл ему придает. Таково послание Швейка, а дальше дается совет, как над этим тихонько — глуповато — смеяться и, одновременно, не убивать:

Как было, так было, только никогда еще не было, чтобы хоть как-нибудь не было.

"ГАЛОЧКИ" И "ПАЛОЧКИ"

Итак, дорогой мой чехоразведчик, наверняка не доставишь ты радости потомкам праотца Чеха, если будешь требовать, чтобы те признались, будто бы они — Швейки. Но они же поглядят на тебя с признанием, когда в Швейке, написанном по-чешски (Švejk) ты угадаешь своего Швейка и сможешь это произнести. Ибо то, что в наших надписях походит на тучу ласточек, хаотически сидящих на электрических проводах и готовящихся улететь в теплые края, обладает собственной логикой и обаянием. Мы их называем háčky (галочки, крючочки), и это вовсе не иероглифы, хотя и производят экзотическое впечатление — ну прямо тебе как китайский язык. А к ним следует еще прибавить čárky — чарки (палочки, черточки), чтобы наша речь буквально расплывалась на языке.

Так что — отваги! Точно так же, как и в китайском ресторане, их кухня становится для нас вкусной, когда с помощью палочек первый кусочек очутится в твоем рту. Подобно китайцам, мы — чехи, тоже едим прямо со сковороды, небольшими кусочками. А čárky очаровывают. Это наши чудесные палочки. Они набирают, смешивают и определяют, а соответствующая ли порция. Ибо все, чего они коснутся, тут же прибавляет в длине. А что пропустят — тут же съеживается и твердеет. Чего коснутся, тут же становится мягче, словно котлета из фарша. Ко всему этому следует найти соответствующий ключик, а то сразу же большой ключ. Гачек и чарка — это маршалы, которые отдают чехам два основных приказа в их не одной только языковой жизни: сделайся мягче ил держись!

И они же обеспечивают чудо нашей языковой экономии. Немецкий Kotschinchinahuhn, вкуснейший цыпленок из нынешнего Вьетнама, по-чешски будет зваться всего лишь kočinčínahun. Рассматривая проблему оптически и орфографически, для немцев цыпленок еще не покинул своей родимой Кохинхины[8], а мы, чехи, уже имеем его в кастрюльке. И разделяем его на порционные куски, туши, поедаем, причмокивая при этом языком… А ты, чехоразведчик, слышишь чешские празвуки в чмокании и пережевыванием.

И ты очень верно замечаешь, что они несколько иные. Короче говоря, мы любим то, что соответствует нашему нёбу, что его вдохновляет, что легонько пощекочет. Ну да, именно здесь находится штаб-квартира чешской звуковой живописи. В ротовой полости, в ее верхней части, и свивается гнездо наших ласточек. Отсюда они вылетают, стремясь в небо. Но она же превратится для тебя в истинную преисподнюю, если этой частью рта ты только пробуешь наслаждения блюд. Потому что наши люди именно в этом месте наслаждаются разговорным языком. Здесь рождается чешская идентичность, наше отличие, это радостное ожидание слова как деликатеса, как будто бы мы постоянно хотели жаркого или вина. И вот уже слюнка течет, поскольку заказанное нами как раз несут. У нас попросту фонетическая лавка, наполненная dž (д˄ж), št' (ш + смягченное т), ž (нетвердое ж). По особому заказу можно получить d' (смягченное д), t' (смягченное т), ň (нь) и fň (фнь). Сплошные оригиналы, никакой имитации. Ňam (мням) — хау, я сказал. Это вот ňam — вершина физического наслаждения.

Чех не в состоянии понять, что в других языках — емц известно, что таковые существуют, хоть иногда и удивляется, что с их помощью можно как-то общаться — совершенно нет такого выражения в словаре гурманов. И он с трудом может согласиться, что, к примеру, немец, вместо замечательного звука ňam имеет банальное hm, которое у нас является выражением сомнения.

Но до сих пор я пропускал, дорогой мой чехоразведчик, звук звуков. Изумительный ř, который прозвучал уже в названии горы Ржип — нашего Синая. Наверняка, ты произнес это название плохо — наверняка, как Рип или, самое большее — Ршип, или как-то похоже. Это слабый результат! Хочешь исправить, чтобы прозвучало более по-чешски? Тогда выставь язык, словно для "р", но зубы держи с такой маленькой щелочкой, чтобы через нее не протиснулось даже бритвенное лезвие, и вот тут начинай языком вибрировать — переходи к смягченному "ж", но пускай кончик языка так долго вибрирует, пока не будет в состоянии достичь эту Вершину Чешскости. Но, поскольку ты не слишком умеешь выговаривать самое настоящее чешское "