Чего ждет Кейт - [65]

– Конечно, радовался бы, – морщится Энди.

– Тогда мои поздравления! А правила твои никуда не годятся. – И я ухожу к раковинам, пытаясь отмыть лицо от слез. Но они все текут и текут. – И что, ты думал, это не разобьет мне сердце? Или тебе просто плевать?

– Мне не плевать! Но… Боже, я думал, мы всё это обсудили…

– Ты мог выбрать любого другого парня, Энди. Любого.

– Это не так работает.

– Поверь, я знаю. – Я зло смеюсь.

– Это не так работает, когда у тебя мои вводные. – Теперь Энди говорит с трудом. – Ты не понимаешь, да? Я гей. Афроамериканец. Мы на Юге. Думаешь, к нам одинаковое отношение? Думаешь, правила для нас одинаковы?

– Правила? Это не игра…

– Я знаю! Знаю, что не игра. Но послушай…

– Нет, ты послушай. – Я яростно оборачиваюсь, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. – Я думала, что причиняю тебе боль, и это убивало меня. Понимаешь? Бесконечная агония от мыслей о том, как я расскажу тебе обо всем. А ты? Ты даже не задумался об этом. Почему бы просто не испортить мне жизнь перед уроком алгебры. Молодец, теперь я весь день смогу наслаждаться произошедшим. – Я смотрю на него и качаю головой. Потом добавляю: – Вот спасибо.

Оставив позади заливающегося слезами Андерсона, я выбегаю из туалета.

Сцена шестьдесят первая

Не знаю, как мне теперь снова смотреть в глаза Мэтту.

Как будто недостаточно того, что они успешно обвели вокруг пальца ничего не подозревающую меня, Энди еще и вернется в класс Старшего Т в таком виде, будто на него Ниагарский водопад обрушился. Легко могу себе это представить. И тогда Мэтт обнимет его и будет целовать в лоб, пока он не перестанет плакать. Глубокий вдох. Глубокий вдох. Расскажи мне, что случилось.

И Мэтт ведь, скорее всего, не будет злиться, хотя я накричала на его парня. Он будет меня жалеть. Бедная глупая Кейт и ее бессмысленный, напрасный краш. Может, Мэтт и Энди даже тихонько расскажут обо всем остальным ребятам с курса. У них же круг доверия, да? И они будут сидеть и обсуждать, какое я жалкое и злобное существо. Инстаграм[21]-аккаунт «Кейт Гарфилд поет», только в реальной жизни.

Серьезно, это самый долгий учебный день в моей жизни. Без дураков. На историю я даже не в силах идти. Точно заплачу, если увижу Андерсона. Поэтому мистеру Эдельману я говорю, что должна идти на обсуждение заявок в колледж, а сама провожу весь второй урок, прячась в пустом душе рядом с раздевалками. Там же я провожу и обед.

Но даже возможность подслушать разговоры Дженни Хёдлунд не слишком отвлекает меня от мрачных мыслей. Они накатывают волнами. Стоит прийти в себя, как в лицо бьет еще более ужасное осознание.

Взять хотя бы все наши совместные с Энди и Мэттом поездки. Я была так невероятно наивна. Загадочно пряталась на заднее сиденье, думая, как хорошо поступаю, давая Андерсону возможность сесть спереди. Позволяя ему притвориться, что он в центре внимания.

Вот только он не притворялся.

К восьмому уроку я все глубже погружаюсь на дно. Не могу перестать думать о том, как меня сейчас жалеет, наверное, Мэтт. Как жалел на протяжении всех этих недель. Они с Андерсоном ведь обсуждали меня, я уверена. Каждый раз, стоило мне оказаться вне поля их видимости, стоило мне уехать к папе, они кривились, гадая, как сильно я разозлюсь, если все узнаю. И вот она я – оправдываю их худшие ожидания.

Мне хочется сбежать. Выйти через двери атриума, влезть в машину брата и уехать домой. Или уйти пешком. Мы с Энди иногда ходили до дома после футбольных матчей, пока учились в средней школе. Всего четыре километра. Я доберусь к маме меньше чем за час.

Но в силу невероятной иронии, на которой построен этот мир, я должна остаться в школе ради репетиции. Ради песни Normandy. Которая вся посвящена тому, как леди Ларкин хочет сбежать из замка.

Звенит звонок с уроков, и я как зомби бреду в зал, стараясь не встречаться ни с кем взглядом в коридоре. Все же наверняка уже знают мою историю, верно? Все. Вся школа. Кейт Гарфилд? Не та ли, которая вечно думает, будто в нее кто-то влюбился?

Вот только…

Похоже, некоторые пропустили сообщение о том, насколько я жалкая личность. На репетиции все ведут себя настолько обыденно, что я расплакаться готова. Лана спорит с техниками о том, где на сцене право, а где лево. Брэнди занимает сиденье рядом со мной и начинает с энтузиазмом рассказывать о каком-то видео с детенышами вомбатов, которое стало вирусным, а потом показывает мне его. И стоит ей встать и уйти в туалет, на освободившееся сиденье тут же садится Ной и принимается болтать о ютьюб-канале какого-то ребенка.

– И он больше ничего не делает, представляешь? Ему просто каждый день присылают новые игрушки, а он снимает свою реакцию на них. Я не шучу. Ему лет восемь. Вот это жизнь. Завидую.

Я улыбаюсь, но улыбка получается натянутой и вымученной, как у марионетки. Прошло шесть часов с момента устроенной мне Андерсоном подлянки, и я уже не слишком хорошо помню, как вообще улыбаться.

– Не думала, что у тебя есть свой взгляд на детские каналы.

– У меня есть младшая сестра. – Ной тыкает меня пальцем. – Вопрос. У Мэдисон завтра вечеринка, очень тихая.

– Это не вопрос.

– Ты придешь? – улыбается он.