Чего ждет Кейт - [63]

– Мы друзья?

– Друзья. – У меня слегка срывается голос. – И я ненавижу неловкость между нами. Это все из-за Мэтта, да?

Энди кивает. Я поклясться готова, что он сейчас расплачется.

– Я не очень хорошо справляюсь с ситуацией, – добавляет он.

– Нет, это я плохо справляюсь.

Энди сдавленно смеется.

– Кейт, на тебя ведь совершенно невозможно злиться.

– Я так тебя люблю, – говорю я, чувствуя, как по щекам текут слезы. Я не заслужила Андерсона. Честное слово. Он мог бы ненавидеть меня до глубины души, и я бы даже поняла его, учитывая обстоятельства. Любой бы понял. Он слишком хороший.

– Ты для меня самый важный человек на свете, понял? Я никому не позволю встать между нами. – И я снова обнимаю его, утыкаясь лицом в грудь, а он мягко прижимает меня к себе.

– И я. Кейт, ты тоже самый важный для меня человек. – Он отпускает меня и вытирает щеки тыльной стороной ладони. – Я так тебя люблю. Сильнее всех на свете.

Знаю, глупо, что мне нужно было это подтверждение от него, но у меня от облегчения едва не кружится голова.

Сцена пятьдесят девятая

У Энди сегодня репетиция, поэтому из школы мы с Мэттом возвращаемся вдвоем. Стоит захлопнуть дверь, как мое сердце делает маленький кульбит. Мы впервые остаемся наедине с той пятницы, когда он появился на пороге папиного дома, и меня прямо разрывает от переживаний. Я будто одна из строчек в поэме.

Мы еще даже с парковки выехать не успеваем, а Мэтт спрашивает, не хочу ли я мороженого.

– Было же какое-то кафе возле «Тако Мак»?

– Да, «Брюстерс».

– Отлично. – Он быстро и энергично кивает. Слишком мило.

Ехать туда минут пять, и мы практически не разговариваем. Я то и дело поглядываю искоса на Мэтта, хотя пытаюсь этого не делать. Он смотрит только на дорогу, но на челюсти играют желваки. Понять, что у него на уме, почти невозможно.

На парковке у кафе пусто. На лавочке сидит еще один покупатель: пожилой белый мужчина, старательно поедающий огромный вафельный рожок всех цветов радуги. Мы следуем его примеру и тоже берем рожки: Мэтт – шоколадный, я – обычный. Еще я прошу вазочку, в которую можно положить рожок.

– Сядем у дерева? – предлагает Мэтт, указывая на небольшую скамейку на противоположной стороне парковки.

– Конечно.

Стоит нам занять ее, как на меня накатывает то же чувство, которое испытываешь, выходя на сцену. Когда сердце бьется в груди так часто и легко, что это напоминает икоту.

– Я знаю, что с прошлых выходных мы так и не поговорили, – начинает Мэтт.

– Ага. – Мое сердце начинает биться еще быстрее. – Так в чем дело?

– Ладно. Сейчас. – Он кивает и коротко улыбается. – Прости. Ты уже поняла, наверное, что мне нечасто приходится это говорить.

– Не спеши. – Я стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно.

Внимание Мэтта поглощено салфеткой, в которую завернут рожок: он то расправляет ее, то скручивает снова.

– Мы не так давно знакомы, – говорит он. – И это странно, потому что мне кажется, будто я знаю тебя целую вечность. Как если бы мы встречались в прошлой жизни.

– Мне тоже так кажется.

– И я даже не понимаю, почему так нервничаю. Нужно просто сказать уже. – Он моргает, с силой выдыхает, а потом смотрит мне прямо в глаза. – Ты все равно наверняка догадалась. Я гей.

Я замираю. Мое тело словно впадает в оцепенение. Сердце, легкие, каждая клеточка, каждый орган.

– Ох, – говорю я.

– Фух. – Мэтт сжимает рожок обеими руками и улыбается. – Я смог.

– Ага, – киваю я. Очень быстро. Словно, если кивнуть достаточно быстро, глаза перестанет щипать от слез. – Ты молодец. Спасибо, что доверился мне.

– Понимаешь, вроде понятно, что ты лучшая подруга Андерсона… Конечно, ты не можешь быть гомофобкой. – Он продолжает улыбаться. – Но я чувствую… – Мэтт вздыхает. – Даже передать не могу, насколько я рад.

– Ты никому не рассказывал еще? – спрашиваю я, и он качает головой.

– Сегодня вечером скажу маме. И твоей маме тоже, наверное.

– А отцу?

– Боже, нет. – Он сдавленно смеется.

– Мне так жаль. Это ужасно.

– Я просто рад, что больше с ним не живу. Прошлые выходные были… невыносимы.

– Что-то случилось?

– Нет-нет. Ничего особенного. – Мэтт умолкает и закидывает в рот кусочек рожка. – Просто здесь намного лучше, поэтому туда возвращаться не хочется, даже на выходные. Я так ненавидел свою старую школу. Там нет ни одной квир-персоны. Или есть, но никто не признавался. И тут я приезжаю сюда, и нас много! И есть Андерсон, который так беспечно к этому относится, понимаешь?

Я доедаю рожок и оставляю вазочку на лавочке.

– Впервые слышу, чтобы кто-то назвал Энди беспечным.

Мэтт смеется.

– И то верно. Но ты понимаешь, о чем я. Он так в себе уверен, все о нем знают, и я не могу не восхищаться. Я даже не знал раньше, что тоже этого хочу.

– Понимаю. То есть… у Энди ушло на это некоторое время, но он справился. И ты справишься.

– Спасибо, Кейт, – улыбается Мэтт.

У меня перехватывает горло.

– Знаешь, что самое забавное? Пока мы были в лагере, я был уверен: вы с Андерсоном встречаетесь. – Секунду он изучает мое лицо. – Так, у тебя мороженое тут, давай я…

И он двумя пальцами вытирает уголок моего рта.

По-моему, у меня мозг отказал только что.

Просто не могу осознать происходящее. Мэтт касается моего лица. Но он гей. И был геем, когда спросил мой номер. Все наши тайные улыбки и переглядки, все моменты, которые я бережно хранила в памяти как значимые. Все это нарастающее романтическое напряжение. Все эти поцелуи.