Чего стоит Париж? - [58]

Аврез ла Форе возвышался посреди обширной поляны, должно быть, искусственной, на довольно высоком насыпном холме. Подобная манера строить замки в этих краях была известна очень давно. Возможно, еще со времен нашествия безжалостного норманнского конунга Ролло. Однако от прежних незамысловатых укреплений уже не осталось и следа. Аврез давно разросся за пределы, первоначально отведенные для строительства, и теперь являл собою странную смесь мощных, хотя и не слишком высоких стен романской постройки и позднеготического особняка, должно быть, времен короля Франциска I. Центральная башня этого величаво изящного сооружения была увенчана высокой крышей-колпаком и множеством маленьких башенок-стрельниц, толпящихся вокруг нее, точно дети в остроконечных шляпах вокруг елки.

Невзирая на настороженные взгляды гарнизона замка, я поднялся на стены и неспешно, насвистывая что-то себе под нос, обошел их по периметру. Трое стражников следовали чуть поодаль сзади. Еще трое – немного впереди. В остальном же я был совершенно свободен. Однако мне не было никакого дела до незваных попутчиков. Я с видимым удовольствием разглядывал открывавшиеся со стены пейзажи, прикидывая в уме, откуда сейчас в сторону Авреза глядят настороженные глаза моих друзей. То, что они прятались здесь поблизости, не вызывало сомнений. Попытка брата Адриэна проникнуть в замок была лишь первой ласточкой в той невообразимой стае ей подобных, которые грозили обрушиться на замок в ближайшие часы.

– Ваше Величество! Какая негаданная встреча! – услышал я, спускаясь во двор по каменной лестнице. – Не ждал увидеть вас здесь! Рад вас приветствовать!

Я повернулся к говорившему, невольно пытаясь вспомнить его лицо. Тщетно. Должно быть. Лис действительно говорил правду. Я был лишь копией Генриха Бурбона с диковинными обрывками собственной памяти и, конечно же, полным отсутствием воспоминаний моего венценосного двойника. Если сейчас предполагалось, что человек, окликнувший меня, мой старый знакомец – я вынужден был его огорчить. Увиденное лицо не вызывало даже смутного намека на воспоминания. Впрочем, определить профессию окликавшего не составляло никакого труда. Колпак, точь-в-точь напоминающий крышу замкового донжона, длинный темный балахон, расшитый золотыми звездами и полумесяцами, порядком истрепанный и, должно быть, в последние годы не знавший стирки; длинные, тонкие, потемневшие от реактивов пальцы – ни дать ни взять классический портрет придворного алхимика, астролога и прочих магических дел магистра.

– Вы меня не помните? – чуть удивленно распахивая серые, почти детские глаза, спросил алхимик, видя мое замешательство. – Я Аббатиас. Я бывал в вашем дворце, когда вы еще мальчиком, вот таким вот крошкой, приезжали в Париж со своей матушкой, мир праху ее.

– Ах, Аббатиас! – У меня моментально отлегло от сердца: мало ли кого я не запомнил из людей, виденных в раннеподростковом возрасте. – Конечно-конечно, припоминаю. Вы еще тогда показывали странные фокусы! – нимало не смущаясь, выпалил я. Что же еще мог делать алхимик во дворце королевы Наваррской?!

– О да, сир! Только это были не фокусы, а научные опыты! – горделиво поправил меня мэтр Аббатиас. – А еще я составлял гороскопы вам и вашей матушке, а также гадал по руке и на кофейной гуще.

Гордый тон приверженца тайного знания недвусмысленно свидетельствовал о том, сколь высокое значение он придает своим изысканиям.

– Конечно, конечно. – Я отвесил мэтру почтительнейший полупоклон. – Прошу извинить мою неловкость, почтеннейший господин Аббатиас. Поверьте, я и в мыслях не имел обидеть такого высокомудрого ученого, как вы. Признаться, я несколько удивился, увидев вас здесь, в лесной глуши. Вам более подошла бы кафедра Сорбонны.

Польщенный астролог зарделся, принимая мою учтивую лесть за чистосердечную похвалу своих многочисленных талантов.

– Благодарю за похвалу, сир! – Он сделал попытку поклониться, столь нелепую и малоподходящую к расшитому балахону, что я невольно улыбнулся.

По всему было видно, что передо мной человек беззлобный, искренний и так же мало интересующийся происходящим за стенами замка, как и погруженный в глубины философского искания на стезе Великого делания.

– Я уже четыре года живу здесь, – пустился в объяснения ученый муж. – Тех двадцати пяти су в день, которые выделяет мне казна, маловато для того, чтобы жить в Париже. А здесь у меня есть кров и стол. Благородный господин де Беранже, недавно получивший замок в дар от нового короля, изволил оставить в силе распоряжения покойного государя на этот счет. У меня прекрасная лаборатория, и хотя я не жалкий суфлер [26] , обещающий озолотить своего господина, точно языческий бог Зевс царя Мидаса, но порою я открываю столь много интересного, что даже принц Алансонский почтил мою работу своим высочайшим вниманием. К тому же в моем распоряжении весь этот лес. – Аббатиас обвел рукой вокруг себя. – В нем весьма много замечательных трав, кореньев и цветов, обладающих поистине чудесными свойствами.

«Он ходит в лес!» – эта мысль молнией блеснула среди банальных восхвалений деревенского образа жизни, немедленно возвращая мой интерес речам адепта тайного знания.