Чеченский этап - [29]

– Наши идут. Давай мы тебя спрячем, а потом скажем, что ты нас от голодной смерти спас, тебя простят.

– Был бы лес рядом, я бы ушел, но степь кругом, не спрячешься, а у вас, если найдут, всех расстреляют, так что будь что будет, – ответил Сандро.

Объекты вскоре были достроены, и немцы, сдав их военным, собирались выезжать на другое место. Но их планы были нарушены. Сандро оказался вместе с ними в окружении, а потом и в плену. Теперь уже у наших. Его сразу записали во власовцы, он работал на фашистов, об этом говорили на допросах десятки наших пленных, в том числе и Степан Золотов, протокол допроса которого ему показал следователь. Золотов не врал, но он употребил слова, которые Сандро обидели, – «скурвился за жратву». Десять лет лагерей определил ему трибунал, а Степану Золотову – пять лет, так что на этапе они снова встретились. Но друг к другу не подошли. Оба попали в пересыльный лагерь в Красноярске, и оба оказались в одном из «лесных» лагерей енисейской тайги. Прошедшие немецкие лагеря, Сандро и Степан представить себе не могли, какой ужас их ждал здесь. Во-первых, их ненавидели как предателей родины. Все, от конвоира до блатного зэка, не считали их за людей. Попавшие в лагеря в сорок пятом победном году, они были мишенью для издевательств и глумления. Тогда их было еще мало, потом, когда поток власовцев и бандеровцев за колючую проволоку увеличился в разы, они, чудом уцелевшие, стали объединяться в единую общность, которая стала защищать себя. Защищаться, чтобы выжить. Сандро дожил до сорок восьмого, а Степан нет. Его выставили «на комара» за то, что он дал в морду шестерке бригадира из блатных. Оглушив на лесоповале, втихую, раздев догола и забив кляп в рот, привязали к дереву на лесосеке у ручья. Больше четырех часов его кровью упивались комары и мошка. Когда его нашли конвоиры, на него страшно было смотреть. Какую помощь можно было оказать в такой ситуации… Через час он уже не дышал. Было понятно, что никто виновных искать за это не будет. Они не дружили с тех самых пор, но Сандро поклялся, что отомстит за его мучительную смерть. Чего бы это ни стоило. Он запомнил блатных, что скалили зубы, когда тело Степана приволокли из тайги. Навсегда запомнил. Когда в лагерь пришел очередной, достаточно большой этап ссученных, Сандро понял, что будут разборки. В одном из бараков уже началась резня – убили Сиплого, бригадира из бандеровцев, значит, скоро начнется бойня. Заточка из куска арматуры давно была заныкана в тайном месте, теперь она сгодится. Сандро еще не убивал людей вот так, он стрелял по фашистам в бою, а здесь будет рукопашная. Кто кого. Насмерть, хочешь не хочешь, но если не ты, то тебя, другого выхода нет. Он должен найти тех двоих, что убили Степана, и отправить их черные души в преисподнюю. Среди своих прошел слух, что выбрали старшим Белого. Сандро пару раз с ним виделся, еще тот бандеровец. Не хотел Сандро с ним иметь общие дела, но сейчас выбора не было, если ссученные возьмут лагерь под контроль – им, власовцам, придется туго. Резня будет, и он, как и все, ждал команды. Блатные, что убили Степана, были из соседнего барака. Там только блатные и мужики, политических доходяг заморили, к весне никого не осталось. Они были против ссученных, но к бандеровцам не присоединялись. Особняком оставались, скалясь вертухаям: у всех на плечах крупно ИРА наколото – иду резать администрацию. Старший их, вор в законе с погонялой Ляпа, из БУРа не выходил, но и оттуда держал всех в кулаке. Тревожно было в лагере, неспокойно. По нужде большими группами ходили: пока одни оправляются, другие на стреме стоят. Иначе никак, можно не вернуться, так не раз было. Начальство, посовещавшись, Ляпу из БУРа выпустило досрочно, скостили десять суток бродяге. На выходе конвоир Ляпе два слова шепнул, никто не заметил.

Ляпа

Павел Ляпнев был «коронован» в Одессе в двадцатые годы, когда там была полная анархия, и только Мишка Япончик, вернувшийся благодаря революции с каторги, считался полноправной властью в этом южном уголке бывшей Российской империи. Миша, он же Мойша Винницкий, был щедр и своих корешей ценил. Ляпа никогда его не подводил, зная воровские законы. Однако старался близко с Япончиком не быть. Тот метался между блатным миром и новой властью, дружил с красными командирами. В конце концов сам стал командиром полка, из своих же бандитов собранного. Это было совсем не по понятиям. Красные, белые, разномастные – все рвались к власти, а Ляпа тихо чистил в порту багаж удиравших от их беспредела состоятельных людей. Когда запахло паленым, удачно ушел от «трудностей» Гражданской войны. Миновало его лихо, поскольку вовремя скрылся на рыбацкой шхуне к туркам. Но деньги не есть то, к чему стремилась душа Ляпы. В Турции он быстро заскучал. Там не было простора, не было вольницы российской. Не было «малины», куда бы он мог ввалиться и быть встречен с уважением и почетом. Он в душе романтик, ему нужны были дерзкие «гоп-стопы» и тихие выемки ценностей из банковских хранилищ. Это было возможно в России, и только в России, пусть совдеповской, но вставшей на путь новой экономической политики. Это было золотое время для него, вернувшегося на родину. Но однажды удача отвернулась, и на очередном грабеже в Ростове он попался. Семь лет лагерей, потом еще десять сделали из него законника, к мнению которого прислушивались авторитетные воры страны. Войну с Германией он встретил за решеткой, впереди у него был очередной срок и ответственность за лагерь. Он стал смотрящим в лагере и пробыл им до победы. Все было ровно под его рукой. Гнобили политических – враги народа, чё их жалеть. Себя защитить они не могли, грызлись меж собой, как пауки в банке, потому и дохли как мухи. Но потом в лагерь стали приходить этапы предателей родины – власовцев, бандеровцев, «лесных братьев», – и это были другие люди. Это были враги, которые за себя постоять могли, и не только постоять, но и других нагнуть. Дальше хуже. После войны те честные зэки, что в лагерях томились, встречать стали тех, что воевать пошли по призыву вождя народов. Вор не может сотрудничать с властью – это основа воровского закона. Те, кто защищал с оружием в руках власть, стало быть, служили ей, а это значит только одно – ссучились. Конфликт был неразрешим. Кто кого. Только сила могла разрулить ситуацию – кто возьмет верх, тот и будет править в лагерях. Ляпа понимал, что ворам с предателями родины не по пути, но и с ссученными тоже. И те и другие качали права. Администрация лагеря все видела и понимала, ей по душе были ссученные, которые могли помочь лагерь сделать «красным». Для этого надо было свалить смотрящего, то есть его, Ляпу. Сделать это надо было руками зэков, иначе бунт. Потому его и выпустили в зону, Ляпа все это хорошо понимал. Да и шепнули ему надежные люди, чтобы спину берег.