Чеченские лабиринты. Устами журналистов. Книга 1 - [118]

Их легко пожурили. Просили никому больше не рассказывать эту чудовищную картину.

Подымова, как затравленная, метнулась в сторону. Пройдисвет еле догнала ее.

— Теперь знаю, почему погибших ребят доставляют на родину в двойном цинковом гробу, — задыхаясь от быстрого бега, разгневалась Людмила Леонидовна. — Чтобы… чтобы… я не могла увидеть посмертную казенную «упаковку» своего сына. А там… там… на дне… всего будет лежать несколько его косточек…

Она присела на лавочку, сомкнула веки. И так долго покоилась в полузабытьи. Никто не знает, куда исчезают небо, солнце, земля, деревья, когда в жизни теряешь дорогого человека…

Пройдисвет наморщила лоб:

— По всему свету седеют и умирают от горя и неизвестности родители. Каждый павший — чей-то сын. Мою знакомую Людмилу Леонидовну долго держали в неведении. Из тех фрагментов тел, что были привезены в Ростов, в лабораторию, два года определяли, какие принадлежат Евгению…

Профессор был потрясен, с его лица исчез защитный слой, и оно беспомощно посерело…

— Стойкая женщина… — Пройдисвет схватилась за ниточку, случайно выскользнувшую у нее из рук. — Людмила Леонидовна в Екатеринбурге создала женскую неправительственную организацию «Матери против насилия» и добилась поставок в ростовскую лабораторию необходимого оснащения вплоть до чистящей пасты и хозяйственных ведер. В Ростов самолетом доставили образцы специальных кейсов из алюминиево-титанового сплава для захоронения останков погибших…

Беспредельной мрачностью тень прошла по лицу и Лидии Игнатьевны, но выдержка помогла быстро овладеть собой.

— Что делать? — спросила жена.

— А что совесть твоя подскажет, — ответил муж. — Деньги собирай для комитета солдатских матерей…

Все знали: в такие минуты Ивана Михайловича трогать было нельзя. Он взял в руки газету и скатал:

— А вот что написали спецкоры «Комсомолки» Ирина Мастыкина и Владимир Ладный, побывавшие в ростовском морге, где продолжалась еще война, и с угрызением совести поведали россиянам о «300 наших мальчишках, убитых в Чечне, все еще едущих в ледяном поезде смерти»:

«Командир отделения 1-й мотострелковой роты рядовой Василий Яровой погиб в Грозном 9 августа 1996 года. Во время боя у Дома правительства он был ранен снайпером в грудь. Когда друзья попытались Василия вытащить, их накрыла автоматная очередь.

Мертвый Василий так и остался лежать, изрешеченный пулями. Боевые машины пехоты, что шли сзади, хотели расчистить дорогу и проехали прямо по его ногам. Потом от выстрела гранатомета загорелась бээмпэшка, возле которой лежал изуродованный труп Василия Ярового. Огонь перекинулся на солдата. То, что от него осталось, выжившие друзья передали в полковую медсанчасть. И попросили медиков записать имя погибшего. Скорее всего сделать это забыли — мама по сей день ищет тело своего сына.

Похоронку Тамара Анатольевна получила в конце сентября. Чуть позже узнала: сослуживцы опознали почти скелетированный труп сына в морге окружного госпиталя Северо-Кавказского военного округа. 3 октября Тамара Анатольевна была уже здесь. Но экспертиза установила: тело № 663 Яровому Василию Сергеевичу не принадлежит.

Матери показали по видео все прочие трупы, хранящиеся на территории военного госпиталя СКВО. Внимательно рассмотрев № 513-й — без ног, левой руки, почти без лица и кожи. — Тамара Анатольевна почувствовала: — это Василий. То же телосложение, родинка на правой лопатке, шрам на голове от удара в детстве, слегка наехавшие друг на друга нижние зубы. Группы крови сына она не знала, пришлось кровь трупа идентифицировать с собственной. Совпало. Отпечатки трех уцелевших пальцев руки тоже напоминали материнский узор. Не подходил только рост. У Василия он был 175 сантиметров. А военные медики утверждали: 180.

И снова приговор: труп под № 513 рядовому Яровому тоже не принадлежит.

Но разве убитой горем матери это докажешь? «Он это, он», — твердила она весь месяц в Ростове. И слезно молила про себя сыночка: «Родненький, покажи еще хоть что-то, чтоб все поняли, — что это ты».

Сынок не показал. Что он мог показать, если месяц лежал на августовской чеченской жаре?

Мать не верила криминалистам. Ей страшно оттого, что душа Василия до сих пор не нашла покоя. Иначе как расценить ее сны? «Мама, пожалуйста, не уезжай! Я так устал!» — сказал однажды Василий, придя к ней в номер ростовской гостиницы. А две ночи спустя простонал во сне: «Мама, как я не хочу ехать в Чечню…»

Ростов — та же Чечня, только война здесь не закончится еще много лет. Сколько? Не знает никто. Потому что сюда и сейчас приходят по пять-десять «грузов-200» еженедельно. В основном эксгумированные останки погибших в августе 1996 года.

На той бойне смерть сняла страшный урожай. Страшнее, чем в проклятую новогоднюю ночь начала войны. Тогда, в морозы, федералы наступали и могли собирать погибших. В августе, в сорокоградусную жару, атаковали чеченцы, и тела ребят выносить было некому. Они подолгу валялись на улицах, вокруг крутились собаки. Часть трупов чеченцы потом сжигали, часть — сбрасывали в ямы, кое-как присыпав землей.

Сегодня их пытались опознать в единственном на всю Россию отделении, медицинской идентификации 124-й судебно-медицинской лаборатории СКВО.