Чеченские лабиринты. Устами журналистов. Книга 1 - [116]

Эдуард «второй» — в городе

Ему повезло, он вернулся в свой город. У него есть мама. Есть достойная работа — он сварщик. Есть любимая и любящая Ольга. Есть, наконец, друг, который служит во втором батальоне, и другие ребята «оттуда». Не хочется парням терять братскую спайку, которая так помогала им на братской войне. Не хотят потеряться в этой послевоенной жизни, в которой они далеко не всегда находят для себя место. Эдик «городской» готов помочь своему «деревенскому» тезке, да слишком далеко они друг от друга. А то, что все они, уцелевшие в этой бойне, не теряют друг друга из вида, очень просто объясняет Хемингуэй: «Те, кто сражается на войне, — самые замечательные люди, и чем ближе к передовой, тем более замечательных людей там встречаешь». И не надо жалеть наших парней, прошедших Чечню, стенать о «чеченском синдроме», о потерянном поколении, о выжженных душах. Мы знаем других — хотя бы из экипажа «117-го».

Через весь город поехали на кладбище к «Старику» — Димке Старикову. Там встретили младшего брата Димы с товарищами — они приводили в порядок могилу. Посидели, помянули. «Старый» смотрел на нас с гранита невозмутимо — прямо в глаза. И дома у него, куда мы отправились потом, — тот же портрет. Мама плачет, держит на ладони обгоревший солдатский жетон и часы, повторяя, как заклинание: «Ну зачем он лег под БТР? Надо было со всеми остальными, от него же ничего не осталось — весь сгорел..» Пришла мама еще одного погибшего солдата — тот служил в отдельной дивизии оперативного назначения — бывшей «Дзержинке». Скорбное сообщество безутешных матерей. Они сидели рядом, и смотреть на них было больно.

Как ни странно это звучит, но горе чужих матерей заставляет держаться этих уцелевших парней, в том числе и обоих Эдуардов. Однако никто не знает, чего им стоила эта война, как многое изменила в их жизни, в их взглядах на ее ценности. Они все те же — и другие. На довоенной фотографии даже вполне вроде бы благополучный Эдуард «второй» смотрится совсем иначе, чем на той, что сделана в Грозном в самые горячие денечки, на которой он такой, каким мы помним его, сидящего под броней нашего «117-го». И Эдуард «первый» в своей послевоенной жизни уже не тот, каким был до призыва. А ведь времени прошло, в сущности, совсем немного — всего каких-нибудь полтора года. Они же еще совсем молодые, эти мальчики, повзрослевшие на одну войну…»

Как хотелось Ивану Михайловичу лучше часок в поднебесье полетать, чем остаток жизни в дерьме копаться. Москаленко совсем расстроился. Что за власти в стране, если не могут найти всех, кто пропал в Чечне. И хорошо, что он собирал газеты о тех жутких кавказских буреломах. Никогда и никому эту картину воедино не соединить. А по его домашним архивам и воспоминаниям очевидцев любой пишущий человек мог восстановить последовательность адской военной кровосечи этих лет. А создание розыскного комитета пропавших без вести в Чечне из представителей МВД, ФСБ, МЧС, МВД Чечни и Комитета солдатских матерей позволило усилить поиски 1100 российских военнослужащих, пропавших без вести. Возглавил розыскной комитет начальник Отдела Администрации Президента России по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести Сергей Осипов. Может быть, своих кровинушек и найдут матери?..

…Однажды у Ивана Михайловича лопнуло терпение после публикации материала «Как имя твое, солдат?». С ноткой горечи рассказал Александр Исаев в «Труде» об уникальной службе судебно-медицинской лаборатории № 124 в Ростове-на-Дону.

Отправился к Исаеву. Он послонялся по задворкам и после долгих хождений нажал на кнопку звонка в одном из подъездов жилого дома на улице Пушкинской. Дверь открыл высокий, седовласый, резкий в движениях человек.

— Здравствуйте! Я вам звонил… профессор Москаленко.

Вид у корреспондента был озабоченный, серьезный. Видно, сам куда-то спешил.

— Сколько лет, сколько зим? Я у Вас брал интервью лет двадцать назад…

— Да, немало прошло.

— Пойдемте пройдем по улице. Мне надо срочно передать в редакцию оперативку, — Исаев потянул Москаленко за рукав.

Шли не спеша.

— Говорят, трудно найти в лаборатории погибших солдат?

— Э, стоит ли об этом, — махнул рукой.

— А ты мне расскажи, — настоял профессор.

— Матери сыновей находят по изувеченным трупам, а то и частям тела, по пряжке от ремня, по записке в стреляной гильзе… Поверьте, я еле выдержал до конца рассказ подполковника медицинской службы Владимира Щербакова: «Рядового Покусаева родители на третьей видеокассете узнали. У отца случился сердечный приступ, а мама, Валентина Мелентьевна, вся сжалась, словно окаменев. Видеть это тяжело, подчас невыносимо… А Олега Гадзи-ева мама опознала, насколько я помню, по рубцу на шее…»

Помолчали немного, словно осуждая тех людей, кто кинул в огненное пламя мальчишек…

Господи помилуй! — сложил руки Москаленко. — Чтобы совесть не мучила еще что-нибудь поведайте.

— Что же, побыли бы на моем месте, когда горевала о сынишке Дорохова Любовь Демьяновна из села Ульяновка, что близ станицы Суворовской на Ставрополье. Женщина в черном платке с осунувшимся, застывшим от горя лицом как в бреду говорила: