Чайльд Гарольд - [13]

Все ж судно, наконец, к брегам пристало,

Где горцы иностранцев любят мало,

Встречая, как врагов, непрошенных гостей.

LXVIII.

И что ж? Их горцы встретили, как братья;

Чрез скалы и ущелья провели;

Зажгли огонь; их высушили платья;

Чтоб их согреть, вина им поднесли

И скромный приготовили им ужин;

Но, не скупяся, всякий дал, что мог;

Так поступает тот, кто с правдой дружен.

Такой пример для эгоистов нужен:

Краснеть заставит их тот нравственный урок.

LXIX.

Гарольд узнал, бросая эти горы,

Где встретил он и ласку, и привет,

Что по ущельям грабят мародеры

И путникам сулят не мало бед.

Проводников лихих, готовых к бою,

Он нанял и направился вперед…

Оставив лес дремучий за собою,

Простился с ними он, пленен красою

Долин Эттолии, где Ахелой течет.

LXX.

Пред ним залив, где дремлющие волны

Любовно отражают блеск небес;

Залив молчит; таинственности полный,

Глядится в нем вблизи растущий лес.

Едва скользя по волнам, ветер дышит

Той негою, которой Юг богат,

И в полумгле деревья чуть колышет.

Здесь Чайльд-Гарольд слова привета слышит:

Любуясь ночью той, волненьем он объят.

LXXI.

На берегу веселою ватагой

Сидели паликары.[114] Вкруг огни

Бросали свет. Вина пурпурной влагой,[115]

Окончив ужин, тешились они.

До полночи, под ярким неба сводом,

Их пляска началась. Мечи сложив,

Они сомкнулись в круг и полным ходом

Пошли плясать; сливаясь с хороводом,

Их песни раздался воинственный мотив.

LXXII.

Гарольда не смущали эти нравы;

Невдалеке от горцев находясь,

Следил он за невинною забавой,

Что поражала грубостью подчас.

Движенья паликаров были дики;

До плеч спадали волны их кудрей;

Их взгляды были ярки, смуглы лики,

И походили более на крики,

Чем на мелодии, напевы дикарей.

1.

Гремят барабаны,[116] сраженья суля,

Надеждою дух храбрецов веселя.

Услыша призыв, иллириец идет,

Химарец и мрачный лицом сулиот.

2.

Он в белом хитоне и бурке своей.

Кто в схватке с врагом сулиота храбрей?

Он волку и коршуну стадо дарит

И в дол, как поток со стремнины, бежит.

3.

Тот горец, что мстит за обиды друзьям,

Дарует ли жизнь побежденным врагам?

Пощады не будет; нам месть дорога;

Нет цели отрадней, чем сердце врага.

4.

Пещеру покинув, с охотой простясь,

Герой македонец нагрянет как раз.

Он в шарфе багряном, что станет алей

От крови, которой прольется ручей.

5.

Паргасских пиратов приют океан;

В рабов обратили они христиан;

И сходят теперь со своих кораблей,

Чтоб пленные с звоном сроднились цепей.

6.

Богатств мне не надо. Что деньги дарят

Бессильному, то заберет мой булат.

Не мало красавиц умчу за собой;

На плечи их косы спадают волной…

7.

Красою я юных любуюся дев;

Мне милы их ласки и сладок напев.

Я гусли им дам, чтобы пели оне

О том, как их пали отцы на войне!

8.

Превизы припомните штурм и резню![117]

Все предали мы и мечу, и огню;

Добычу делили, победой гордясь;

Лишь юных красавиц там кровь не лилась.

9.

Со страхом и жалостью тот не знаком,

Кто в битву несется за храбрым вождем.

С тех пор, как пророка дни славы прошли,

Вождя мы не знали храбрей, чем Али!

10.

Мухтар, предводителя доблестный сын,

Идет во главе придунайских дружин.

Гяуров сомнет он в кровавом бою:

Им вновь не увидеть отчизну свою!

11.

Селиктор! вождю ты подай ятаган!

Суля нам сраженье, гремит барабан.

Мы в горы вернемся с победным венком,

Иль больше домой никогда не придем!

LXXIII.

Эллада, прежней доблести могила,[118]

Хоть пала ты, тебя бессмертье ждет;

Ты велика, хотя давно почила!

С твоих детей кто свергнет рабства гнет?

Не встанут те, что пали в Фермопилах,

Что храбро на смерть шли, свой край любя.

Где тот герой, что подражать им в силах?

Эллада! спят они в своих могилах.

Из царства вечной тьмы кто ж вызовет тебя?

LXXIV.

Могло ль тебе присниться, дух свободы,

Когда ты шел за Фразибулом вслед,[119]

Что Аттики отважные народы

Дивить своим позором будут свет?

Не грозные тираны ими правят,

А каждый турок видит в них рабов.

Не сбросить им те цепи, что их давят,

Всю жизнь оковы рабства их бесславят,

И греки не разят, а лишь клянут врагов.

LXXV.

Они не те, хоть сохранили годы

Им прежний тип. Глядя на блеск их глаз,

Подумаешь, что светлый дух свободы,

Как в оны дни, в них, теплясь, не угас.

Иным все снится отблеск прежней славы,

Но ждут они, что их спасут от ран

И бедствий чужеземные державы,

А сами не стремятся в бой кровавый,

Чтоб вычеркнуть свой край из списка павших стран.

LXXVI.

Сыны рабов! не знаете вы, что ли,

Что пленные оковы сами рвут,

Когда их вдохновляет голос воли?

Ни Франция, ни Русь вас не спасут.

Пусть будет смят ваш враг, а все лучами

Свобода не порадует ваш взор.

Илотов тени! бросьтесь в сечу сами!

Ярмо свое меняя, с славы днями

Вы не сроднитесь вновь и ваш удел – позор!

LXXVII.

Быть может, вновь те области, где ныне

Царит Аллах, к гяурам перейдут;

Быть может, мусульманские твердыни

Пред мощью христиан, как встарь, падут;

Быть может, вагабиты с силой новой

Зальют рекой кровавою Восток,[120]

Но никогда свободы светоч снова

Не озарит страну, что рок суровый

На долю рабскую, из века в век, обрек.

LXXVIII.

Ликуют греки: близится то время,

Когда они, прощаяся со злом,

Готовятся грехов умалить бремя

Молитвой, покаяньем и постом.

Веселью предаются, без опаски,

Пред тем они, не зная грустных дум;

Тогда разрешены пиры и пляски;

Везде снуют в костюмах странных маски,