Чайковский в Петербурге - [62]

Петр Ильич дал согласие писать музыку. Были сделаны кое–какие изменения, прибавлена сцена у Зимней канавки, действие перенесено из XIX века, как это было в повести Пушкина, в XVIII век. Петра Ильича торопили поскорей приниматься за работу.

В этот раз Чайковский остановился не в гостинице, а у брата—на Фонтанке, 24. Были как раз ученические каникулы, и он много времени проводил со своими племянниками Владимиром (Бобом) и Юрием Давыдовыми.

И здесь, в доме на Фонтанке, было много разговоров о будущей опере. Петр Ильич все больше увлекался мыслью создать музыку на уже захвативший его сюжет, но спорил с братом из‑за деталей. Долго решали: должен ли Герман сойти с ума или умереть и какая судьба ожидает Лизу.

Чайковский считал, что и Герман, и Лиза должны погибнуть. Модест Ильич настаивал на благополучном конце.

Петр Ильич, уже увлеченный предстоящей работой, торопился уехать из Петербурга; здесь писать музыку ему никогда не удавалось. Необходимо было одиночество.

К отъезду Чайковского за границу, где в полном уединении он рассчитывал написать оперу, либретто первого действия было готово, либретто остальных действий Модест Ильич впоследствии высылал брату, как только заканчивал их.

14 января 1890 года Чайковский уезжал из Петербурга в Италию — во Флоренцию. Друзья и родные провожали Петра Ильича. Он был очень взволнован и весел. Амалия Васильевна Литке и Анна Петровна Мерклинг — его двоюродные сестры — приехали с букетами цветов, что придавало проводам особую торжественность.

Несмотря на то что эта самая «петербургская» из опер создавалась вдали от родины, связь композитора с Петербургом не прерывалась. Модест Ильич посылал картину за картиной и делал это так своевременно, что не задерживал брата ни на один день. Только закончит Петр Ильич одну картину и вечером в письме выражает беспокойство, что же он будет делать завтра. А назавтра с утренней почтой уже приходит либретто следующей!

О своей работе Чайковский тоже регулярно сообщал брату и друзьям. Трагический сюжет оперы захватил его: ему казалось, что он переживает, как он писал Глазунову, «очень загадочную стадию на пути к могиле. Что‑то такое совершается внутри меня, для меня самого непонятное». Он жил жизнью своих героев: «Сегодня писал сцену, когда Герман к старухе приходит. Так было страшно, что я до сих пор еще под впечатлением ужаса». Он плакал, когда написал сцену смерти Германа, и объяснял это тем, что Герман был для него «настоящим, живым человеком», причем очень ему симпатичным.

Вместе с Чайковским во Флоренцию поехал слуга Модеста Ильича — Назар Литров: Петр Ильич не хотел отрывать своего слугу Алексея от его тяжело больной жены.

Простой русский человек, не слишком грамотный, Литров вел удивительный дневник, где каждый день записывал — что создал Петр Ильич, какое у него было настроение и т. д.

Вот некоторые отрывки из этого дневника:

«29 января.

Петр Ильич сегодня в хорошем расположении. Еще вчера начали другую картину, и, как вижу, идет хорошо… Каждый раз перед окончанием вхожу в комнату и говорю, что пора обедать или ужинать…

Петр Ильич, может, думают, что я от скуки вхожу… и делают вид ласковый и добродушный. Но нет, я ничуть покудова не скучаю.

…В 7 часов я вошел. Петр Ильич еще не кончили. Я сказал: «Пора кончать». Уже отозвались и сами еще продолжают делать крючки!.. «Сейчас», — говорят и еще сделали один крючок, рукой ударили по клапану рояля.

2 марта.

Во время мытья Петр Ильич рассказывал, как они кончили оперу. Петр Ильич за последнее время делятся со мной всем — положим и то, что, кроме меня, и не с кем.

«Ну, Назар, — обратились ко мне и начали рассказывать… как Герман покончил с собой. Петр Ильич говорили, что они плакали весь этот вечер, глаза их были в это время еще красны, они были сами совсем измучены… Я эти слезы люблю… Им жаль бедного Германа, и на что им было довольно грустно.

Когда Петр Ильич проиграли сочиненную им кончину Германа и тогда у них полились слезы, которые во время сочинения наполняли их душу…

Мне дорого пометить слезы Петра Ильича. Если, бог даст, так же хорошо Петр Ильич кончат и придется видеть и слышать на сцене эту оперу, то, наверное, по примеру Петра Ильича многие прольют слезы».

Так жили рядом гениальный композитор и его слуга — простой русский человек с тонкой и чуткой душой, понимающий, какое великое чудо творчества свершается на его глазах. Оба они были, по–видимому, очень довольны друг другом, а для Чайковского Литров был еще как бы частицей родины. «Я очень радуюсь, что он со мной, ибо, не будь его, гнездящееся во мне чувство печали грызло бы меня бесконечно больше», — писал композитор брату.

Вернулся Чайковский в Петербург уже летом, 27 июля. Опера была написана за неслыханно короткий срок — за 44 дня («Люблю работать к спеху, люблю, когда меня ждут, торопят», — писал и говорил он постоянно). Поселился на этот раз Петр Ильич у своего консерваторского друга Лароша, который жил на Адмиралтейской набережной, в доме № 10.

Настроение у него хорошее, Петербург ему нравится теперь все больше, он снова привыкает к нему.

Декорация сцены первой постановки «Пиковой дамы».