Чайковский в Петербурге - [61]
Далее автор, разбирая написанное на афише, сетует на смешение «французского с нижегородским». Потом насмешливо излагает содержание балета, танца пролога и заканчивает: «Впрочем, это сказка! И, по прологу, сказка скучная».
«Сельский вальс… Грациозно, живописно и скомпоновано с большим вкусом». «Понравился публике, за что г. Петипа и был вызван». «Большой танец с балериной Брианца и фрейлинами. Принцесса — Брианца забивает «стальным носком» фрейлин, которые тем не менее… не унывают и мило танцуют, несмотря на их траурные тюники. Тут танцы трудно исполняются под музыку, лишенную ритма. А ведь и на балу танцевать без такту невозможно. Этот танец со стороны музыки можно назвать бестактным».
Довольный своим каламбуром, автор продолжает в таком же роде:
«…Это нагромождение прелестных картин с чудными декорациями, роскошными костюмами — калейдоскоп, ослепляющий зрителей. Это именно сказка… для детей и для старичков, пришедших в состояние детства… а балета, как мы его понимаем, нет! Это полный упадок хореографического искусства!»
Наконец — о музыке: «Что же касается музыки г. Чайковского, то она блестит оркестровкой, всегда изящной и прозрачной, но… но… для балета она все‑таки неподходяща. В зрительном зале ее называли то симфонией, то меланхолией».
Впрочем, не все рецензии так убийственны. М. Иванов — музыкант и даже немного композитор — в рецен–Айи, Помещенной в «Новом времени», отмечает, что Музыка «Спящей красавицы» «составляет теперь самое крупное явление в музыкально–театральной области», и дает очень высокую оценку ряду номеров балета.
Ларош называл «Спящую красавицу» «перлом творчества Чайковского» и считал, что она «представляет высшую точку, до которой покамест дошла глинкинская школа, ту точку, на которой школа уже начинает освобождаться от Глинки и открывать новые горизонты».
Так же доволен был премьерой, состоявшейся 3 января, и В. П. Погожев:
«Успех был огромный. Поэтическая музыка движущейся панорамы, чудный вальс и множество других интересных номеров партитуры, без преувеличения можно сказать, очаровывали слух. Петипа превзошел себя в сочинении танцев и групп. Артисты также отличились, и как сама Спящая красавица — Аврора — госпожа Карлотта Брианца, так и прочие персонажи вызывали восторг. Помню, особенно была мила маленькой кошечкой танцовщица Андерсон…»
«Кошечка» и по словам Чайковского была прелестна. Вечером после спектакля Петр Ильич сказал своим домашним:
«Нет, кошечка‑то какова! Лучше придумать трудно!»
Мария Андерсон была молодая талантливая балерина с трагической судьбой (впоследствии от спиртовой машинки для завивки волос в артистической уборной на ней вспыхнула тюника, и она получила такие ожоги, что ей пришлось оставить сцену).
Она была первой исполнительницей Кошечки в «Спящей красавице» и Куколки в «Щелкунчике». Как многие артисты, она обожала Чайковского и так писала о нем: «К Петру Ильичу было какое‑то особое чувство — чувство благоговения.
Балерина Карлотта Брианца.
…Мне казалось, что он защищен от мира инстинктивным сознанием своего достоинства и необычайной свободой духа».
С каждым днем, с каждым представлением возрастал успех «Спящей красавицы». Петербуржцы стремились посмотреть новый балет. Приобрести на него билеты было все трудней и трудней. Музыка его скоро стала так популярна, что вальс, да и многие другие номера звучали и на концертных эстрадах, и в домашнем фортепианном исполнении.
В шутку рассказывали, что знакомые, встречаясь на улицах Петербурга друг с другом, говорили не «здравствуйте», а «видели вы „Спящую красавицу”?»
Уже на репетициях балета в театре начались разговоры о том, что Чайковский к следующему сезону должен написать оперу. И неудивительно, что в туманном Петербурге родилась мысль о том, чтобы воплотить в музыке одно из самых странных созданий великого поэта, рассказ, действие которого происходило в Петербурге.
В дни перед премьерой балета решался вопрос, согласится ли наконец Петр Ильич писать «Пиковую даму». Много раз и раньше возникал об этом разговор. Модест Ильич пытался уговорить брата создать оперу, либретто которой он разрабатывал, но Петр Ильич категорически отказывался.
Дело в том, что уже несколько лет назад, примерно в 1885 году, директор театров И. А. Всеволожский стал мечтать о постановке в Мариинском театре оперы на сюжет пушкинской «Пиковой дамы». Музыку согласился писать молодой композитор Н. С. Кленовский, либретто же было заказано Модесту Ильичу Чайковскому, который гогда уже считался опытным драматургом. Он успел сделать только две картины оперы, когда Кленовский отказался писать музыку на сюжет, казавшийся ему, видимо, слишком трудным.
И тогда снова возникла мысль, приходившая Модесту Ильичу не раз: музыку к «Пиковой даме» должен писать Петр Ильич, и никто другой!
А Петр Ильич относился к этой идее брата, о которой он знал давно, по–разному. Один раз он отвечал на его уговоры: «…я нисколько не жалею, что не буду писать „Пиковой дамы"». А позже вдруг в одном из писем проскользнуло, что он «позавидовал», что не пишет эту оперу.
В декабре 1889 года у Всеволожского собралось много народа. Были оба брата Чайковские, Погожев, кое‑кто из декораторов, из монтировочной части. Модест Ильич читал сценарий, много спорили, обсуждали будущую оперу.
