Чайковский в Петербурге - [17]

Как можно заключить из этих писем, Петр Ильич начинает серьезно заниматься музыкой. Тогда же он поступает в классы Русского музыкального общества.

Его друг Кашкин рассказывал, со слов Чайковского, какой незначительный случай стал причиной этого решения.

У Петра Ильича был двоюродный брат, конногвардейскнй офицер, который один раз сказал ему, что «может сделать переход из одного тона в другой не более, чем в три аккорда… Какие ни придумывал я далекие переходы, — говорил Кашкину Чайковский, —они моментально исполнялись. Я считаю себя в музыкальном отношении более талантливым, чем он, а между тем я и подумать не мог проделать то же самое.

Когда я спросил, где он научился этому, то узнал, что существуют классы теории музыки… я немедленно отправился в эти классы и записался слушателем у Н. И. Зарембы».

Итак, Петр Ильич стал посещать классы Русского музыкального общества, которые тогда помещались в нижнем этаже левого крыла Михайловского дворца (там, где теперь Русский музей).

Несомненно, тут еще сыграло роль то, что во главе этих классов стоял Антон Григорьевич Рубинштейн, перед которым преклонялся Чайковский.

Модест Ильич вспоминал относившийся к тому времени эпизод: «…в доме князя Белосельского (на Невском, 41. — Л. К.) был благотворительный спектакль любителей.

Петр Ильич и мы, двое близнецов, были в числе зрителей. Между последними был и Антон Григорьевич Рубинштейн во цвете своей своеобразной, если так можно выразиться, чудовищной красоты гениального человека, и тогда уже на вершине артистической славы.

Петр Ильич показал мне его в первый раз, и вот, сорок лет спустя, у меня живо в памяти то волнение, тот восторг, то благоговение, с которым будущий ученик взирал на своего учителя».

Первое время Чайковский занимался в классах довольно небрежно. Но однажды его учитель Николай Иванович Заремба после занятий стал убеждать Чайковского заниматься серьезнее, говоря, что у него, несомненно, есть незаурядный талант. Обратил внимание на легкомыслие юноши и Антон Григорьевич Рубинштейн.

Рассказывают, что он поговорил с молодым музыкантом еще более решительно и предложил Чайковскому или заниматься усердно или покинуть классы.

Так или иначе, но с того дня Петр Ильич начал заниматься с большим упорством, которое не покидало его всю жизнь.

И вот, к удивлению окружающих, постепенно началось превращение светского юноши в серьезного музыканта и труженика. Сыграл тут роль еще один, казалось бы, совсем незначительный случай.

А. Г. Рубинштейн.

Маленькие братья Петра Ильича — десятилетние близнецы Модест и Анатолий — жили в то время очень трудно и невесело. Вышла замуж и уехала в Каменку старшая сестра, заменявшая им мать, и мальчики почувствовали себя осиротевшими. Кроме того, к этому времени их отдали в одну домашнюю школу. Подготовлены они были очень плохо и на уроках сидели, ничего не понимая, причем вскоре стали мишенью для насмешек учителей и товарищей.

Вот как рассказывал об этом Модест Чайковский:

«Мы ходили туда утром и часам к трем дня возвращались домой, где были предоставлены себе до ночи. Совершенно бессильные в приготовлении заданных уроков, беспомощно бродили мы по просторной квартире, выклянчивая у кого попало объяснения….Я живо помню эти длинные, тоскливые вечера, когда отец сидит в кабинете, заваленный работой по реформе Технологического института, брат Петр где‑нибудь порхает вне дома, тетушка Елизавета Андреевна с Амальей или тоже в гостях, или заняты своими делами, а мы с Анатолием шляемся, не зная, за что приняться.

…И вот однажды, в один из таких тусклых вечеров, Анатолий и я сидели, болтая ногами, на подоконнике в зале и решительно не знали, что с собой делать. В это время прошел мимо нас Петя. С тех пор как мы себя помнили, мы росли в убеждении, что это существо не как все, и относились к нему не то что с любовью, а с каким-то обожанием… Откуда это взялось, не могу сказать, но, во всяком случае, он для этого ничего не делал.

…Уже от одного сознания, что он дома, что мы его видим, нам стало веселее, но какова же была наша радость, наш восторг, когда он не прошел мимо по обычаю, а остановился и спросил: «Вам скучно? Хотите провести вечер со мною?» И до сих пор брат Анатолий и я храним в памяти малейшую подробность этого вечера, составившего новую эру нашего существования.

…И вот мы втроем составили как бы семью в семье. Для нас он был брат, мать, друг, наставник — все на свете».

Чувство жалости к маленьким братьям так сильно захватило Чайковского, что он с этого вечера как‑то сразу изменил свой образ жизни. Это совпало и с принятым им решением заниматься серьезно музыкой.

Оставлены были светские развлечения, для них уже не оставалось времени. Каждый свободный час был теперь посвящен братьям. Общение с ними стало уже потребностью.

Модест и Анатолии Чайковские. (Публикуется впервые.)

И приблизительно через год Петр Ильич писал сестре:

«Моя привязанность к этим двум человечкам с каждым днем все делается больше и больше… В грустные минуты жизни мне только стоит вспомнить о них — и жизнь делается для меня дорога. Я, по возможности, стараюсь для них заменить своею любовью ласки и заботы матери, которых, к счастью, они не могут знать и помнить, и, кажется, мне это удается».