Чайка - [6]

Мальчик обречёно зашмыгал носом. Он очень боялся этой грузной женщины, потому что знал, что она в тысячу раз злее начальника лагеря. Её боялись все, даже вожатые, которые тоже были взрослыми людьми…

Мальчик подсеменил к воспитателю, и та, грузно выдохнув застоявшийся в массивных телесах затхлый воздух, цепко схватила его за локоть короткими и толстыми, как противные дождевые червяки, пальцами, стиснув так, что на глаза невольно навернулись слёзы…

— А ну марш! — крикнула она, брызгая во все стороны слюной. Противные капли попали на лицо, и Мальчик брезгливо поморщился. — Ты у меня побегаешь за территорию! А ну живо к начальнику!

— Я больше не буду, извините меня, — заплакал Мальчик, хотя и понимал, что вряд ли вызовет жалость у этой злой женщины.

— Ну конечно, хулиганить вы все мастера, — изрекла она сакраментальную истину, — а как отвечать надо, так сразу в кусты! А ну без разговоров! — и она подтолкнула Мальчика кулаком в спину. Было не сколько больно, как неприятно…

И тут послышался робкий и неуверенный голос вожатого:

— За что вы его так? Мы вместе гуляли…

— А вы бы, Андрей Юрьевич, вообще помолчали, — взвизгнула старший воспитатель. — Лучше скажите, почему вы не со своим отрядом? Не пришлось бы и с вами разбираться.

— Извините, Маргарита Петровна, но вы не правы, — спокойно ответил вожатый. — С детьми так нельзя…

— Я, кажется, вам ясно сказала: идите, и занимайтесь своим отрядом. Иначе сегодня вечером на стол начальника лагеря ляжет докладная. Вы что возомнили себе, что администрация будет сквозь пальцы смотреть, на вашу, с позволения сказать, самодеятельность? Зря, молодой человек! Зря! Я сделаю всё, что бы вас уволили из лагеря. Без сохранения заработной платы!

— Но за что? — воскликнул вожатый.

— С вами разговор окончен, — отрубила старший воспитатель. — Готовьтесь к педсовету! А ты марш! — этот грубый окрик относился к притихшему Мальчику, который с замиранием сердца слушал этот разговор. Руку нестерпимо саднило.

— И вытри немедленно нюни! Ишь, хулиганить они всегда мастера, а вот отвечать…

— Но как вы не понимаете, он же ни в чём не виноват! — снова попытался вожатый заступиться за Мальчика. — Мы вместе гуляли…

Но неумолимая старший воспитатель на этот раз вообще никак не отреагировала на слова вожатого.

И Мальчик понял, что теперь его дальнейшая жизнь в лагере целиком зависит от милости двух не очень хороших взрослых людей — старшего воспитателя и начальника лагеря. Они здесь главные, а не этот вожатый, который сегодня стал его другом — такой же несвободный человек, как сам маленький Мальчик.

Его, взрослого человека, тоже могут наказать и выгнать из лагеря, хотя он очень хороший и добрый, даром что взрослый…

Видимо, так устроена вся наша жизнь, что хорошие люди всегда слабы и беззащитны, и вынуждены подчиняться плохим людям и терпеть от них обиды.

Когда Мальчика вводили в ворота лагеря, он в последний раз оглянулся на берег Реки. Чайка снова летала над водой и плакала. Звала суженого, который никак не хотел откликаться.

А вожатый стоял на том же самом месте. Стоял, заложив за спину кисти больших рук, запрокинув голову. Наверное, смотрел на несчастную птицу…

И — так, во всяком случае, показалось Мальчику, — его широкие плечи слегка вздрагивали. «Плачет он, что ли?» — удивился Мальчик. А ведь, казалось, такой большой и сильный…

— Марш, марш! — старший воспитатель так сильно дёрнула Мальчика за руку, что искры из глаз посыпались от нестерпимой боли… Но, уже успев смириться со своей судьбой, он думал только о том, чтобы всё поскорее закончилось…

Но из его головы никак не выходили мысли о Чайке. Когда же она, наконец, перестанет плакать? Когда она встретит, наконец, своего суженого? Когда они будут вместе? И почему это такое трудное дело — обрести своё счастье?

А ещё думал Мальчик о том, почему вожатый остался на берегу? Почему он не пошёл в лагерь вместе с ним? И почему так странно вздрагивали его сильные плечи?

А когда Мальчик снова оглянулся, он уже не увидел вожатого. Его не было на берегу. То ли он ушёл, то ли снова спрятался в траве…

И только чья-то смутная тень пронеслась над Рекою.

Пронеслась — и исчезла…

И уже почти неслышен был тоскливый плач маленькой розовой чайки…