Часы без стрелок - [10]

— Ну, такой мальчик, как Джестер, может проявить себя в любой области, — сказал Мелон.

— Смерть — великая обманщица, — сказал старый судья. — Д. Т., вам вот кажется, будто врачи нашли у вас смертельную болезнь. Я в это не верю. При всем моем уважении к медицине я должен сказать, врачи не знают, что такое смерть, да и кто это может знать? И сам доктор Тэтум не знал. Я, старый человек, вот уж пятнадцать лет жду смерти. Но она хитрая бестия. Когда ее ждешь и готов ее встретить лицом к лицу, она не приходит. Она подкрадывается исподтишка. Она убивает тех, кто ее не ждал, не реже, чем тех, кто ее поджидает. Так как же, Д. Т.? Что, по-вашему, случилось с моим прекрасным сыном?

— Послушайте, Фокс, — спросил Мелон, — вы верите в вечную жизнь?

— Да, в той мере, в какой мне понятна сама идея вечности. Я знаю, что сын мой всегда будет жить во мне, а мой внук — в нем и поэтому во мне. Но что такое вечность?

— Доктор Уотсон в церкви читал проповедь о том, что душа кладет смерть на обе лопатки.

— Красиво сказано, завидую. Но смысла в этих словах нет никакого. — Судья задумался. — Нет, я не верю в вечность в религиозном смысле слова. Я верю в то, что знаю, я верю в потомков, которые придут мне на смену. И верю в своих предков. Это, по-вашему, и есть вечность?

Мелон вдруг спросил:

— Вы когда-нибудь видели голубоглазого негра?

— Негра с голубыми глазами?

— Я имею в виду не блеклые выцветшие глаза, какие бывают у старых негров. А вот видели ли вы голубые глаза у молодого негра? Тут в городе есть такой, он меня сегодня просто напугал.

Голубые глаза судьи сверкнули, и, прежде чем ответить, он допил свой стакан.

— Я знаю, о ком вы говорите.

— Кто он такой?

— Да просто здешний негр. Мне до него никакого дела нет. Выполняет поручения, доставляет всякую всячину — словом, мастер на все руки. А кроме того, он певец.

— Я встретил его в переулке за магазином, и он меня напугал.

— Этого негра зовут Шерман Пью, и мне до него нет никакого дела, — сказал судья так подчеркнуто, что даже удивил Мелона, — но я подумываю, не взять ли его на службу. У нас не хватает прислуги.

— В жизни не встречал таких странных глаз, — сказал Мелон.

— Ублюдок, — сказал судья. — Мать его наверняка с кем-то прислала. Его подкинули в церковь святого Вознесения.

Мелон почувствовал, что судья от него что-то скрывает, но он был далек от того, чтобы совать нос в дела такого великого человека.

— Джестер!.. Вот легок на помине…

В комнате стоял Джон Джестер Клэйн; с улицы на него падал солнечный свет. Это был тонкий, гибкий мальчик семнадцати лет, с рыжевато-каштановыми волосами и такой светлой кожей, что веснушки на его вздернутом носу напоминали посыпанные корицей сливки. Рыжие волосы горели на солнце, но лицо было в тени — он прикрывал от солнца рукой свои ярко-карие глаза. На нем были синие джинсы и полосатая фуфайка с рукавами, закатанными до острых локтей.

— Лежать, Тайдж! — приказал он тигровому боксеру — другой такой собаки не было во всем городе. Это был свирепый зверь, и, встречая его на улице без хозяина, Мелон пугался.

— Дедушка, я сегодня летал один, — сообщил Джестер тонким от волнения голосом. Потом, заметив Мелона, вежливо добавил: — Привет, мистер Мелон, как вы себя чувствуете?

Старые глаза судьи от воспоминаний, гордости и виски сразу же наполнились слезами.

— Ты летал один, дружок? Ну и как это было?

Джестер немножко подумал.

— Не совсем так, как я ожидал. Я думал, что буду там чувствовать себя одиноким и даже гордым. Но я был очень занят — следил за приборами. По-моему, я просто чувствовал ответственность.

— Вы только подумайте, Д. Т., — сказал судья. — Несколько месяцев назад этот негодник вдруг заявил, что ходит на аэродром. Скопил карманные деньги и записался в летную школу. Даже не подумал спросить разрешения. Просто объявил: «Дедушка, я учусь летать». — Судья погладил Джестера по бедру: — Так ведь, мой козлик?

Мальчик подтянул одну длинную ногу и потер ею другую ногу.

— Что из того? Все должны уметь летать.

— Какая сила заставляет теперешнюю молодежь принимать такие неслыханные решения? Ни в мои времена, ни в ваши, Д. Т., ничего подобного не было. Ну, теперь вы видите, чего я боюсь?

Тон у судьи был жалостный, и Джестер ловко отобрал у него стакан с виски и спрятал на полке в углу. Мелон заметил этот жест и обиделся за судью.

— Пора обедать, дед. Машина на улице.

Судья грузно поднялся, опираясь на трость. Собака направилась к двери.

— Дело за тобой, мой козлик. — В дверях он обернулся к Мелону. — Не давайте себя запугивать, Д. Т. Смерть — великий шулер, у нее полно всяких фокусов. Может, мы с вами помрем, провожая на погост какую-нибудь двенадцатилетнюю девочку. — Махнув на прощание рукой, он вышел на улицу.

Мелон вышел за ними, чтобы запереть входную дверь, и нечаянно подслушал разговор:

— Дед, ты меня, пожалуйста, прости, но мне неприятно, когда ты зовешь меня при чужих козликом или дружком!

Мелон почувствовал острую неприязнь к Джестеру. Его оскорбило слово «чужой», и то тепло, которое согревало его душу в присутствии судьи, вдруг пропало. В старые времена гостеприимство выражалось в умении внушить даже скромнейшим участникам предвыборного пикника, что они свои люди. Но теперь этот дар гостеприимства был утрачен и повсюду царило отчуждение. «Чужим» был не он, а Джестер, который с детства не был похож на миланских мальчиков. В нем было что-то дерзкое, несмотря на всю его вежливость, и что-то загадочное. Даже его мягкость и приветливость почему-то настораживали — он напоминал кинжал в атласных ножнах.