Часы без циферблата, или Полный ЭНЦЕФАРЕКТ - [47]

То, что они с Танечкой собираются к Летиции, скрывать от Светланы Пётр не мог и рассказал всё как есть. Та сначала приготовилась наговорить ему тысячи колкостей и категорически запретить водить дочь к этой совершенно чужой женщине, потом неожиданно одумалась. Жизнь-то она ему всё-таки поломала, и какая ей разница, если Петя сойдётся с Летицией. Может, на душе спокойней будет, сама-то счастлива до беспамятства.

Алла Сергеевна не могла нарадоваться на такую новость и с утра пекла пирог с капустой, который так обожала Лютик. Долго оглядывала сына, поправляла ему пиджак, чтобы сидел поладней, и заставила для солидности надеть галстук. Таню нарядила в новые белые туфельки с перепоночками, вплела в косу белый капроновый бант и, как водится, передала пару вязанных носочков для Лютика, хоть Петя всячески сопротивлялся:

– Мам, ну почему ты считаешь, что всем так необходимы твои шерстяные носки?!

– Нужны, Петь! Во всяком случае, у меня они лучше всего получаются, и вяжу я их от души! Не спорь! И не забудь купить цветы. Самые красивые выбери. Она их как никто заслуживает.

Петру Алексеевичу нестерпимо захотелось посоветоваться с Толиком, но тот, как назло, был в рейсе, и без его напутствий было сложно выбрать правильную линию поведения. Советы Анатолия придавали ему уверенности, только в одном тот ошибся – что Летиция никогда не вернётся. А он чётко услышал в её голосе прежнюю теплоту – значит, есть надежда, и немаленькая.

Пётр с Таней вышли из метро у канала Грибоедова, перешли на другую сторону Невского проспекта и направились к Банковскому мостику. Танюша забегала вперёд, то и дело скакала от радости на одной ножке, подбегала к чугунной ограде набережной помахать рукой проходящим пешеходам на противоположной стороне канала.

– Пап, а кто такая Летиция Соломоновна?

– Это близкий и очень родной для меня человек.

– Ближе, чем я? – насупилась Таня.

Пётр Алексеевич заулыбался.

– Ты моя любимая и неповторимая дочка, и этим всё сказано.

Таня весело прищурилась и, как когда-то маленькая, наклонив голову на плечико, поглядывала хитрющими глазками, отчего на душе у Петра Алексеевича становилось тепло.

Он давно не видел свой прежний дом так близко – всегда по возможности обходил его – и в нерешительности остановился у подъезда.

– Пап, ну пойдём, – Тане хотелось побыстрее познакомиться с таинственной Летицией Соломоновной. – А можно я ей сама цветы подарю?

Она гордо обхватила руками букет белых роз.

В большой старой парадной стояла прохлада, и высокие потолки с затейливой люстрой поразили Таню.

– Как во дворце! Да, пап?

Консьержку Пётр Алексеевич видел впервые, наверно, все давно сменились, и уже приготовился сообщить, куда они направляются, но пожилая женщина без особого интереса лишь мельком взглянула на них и уставилась в газету.

Лифт весело заскрипел, приветствуя гостей, и, подпрыгнув, остановился на третьем этаже.

Ему вдруг захотелось, чтобы из квартиры напротив непременно вышла соседка, та самая, которая одарила его молчаливым презрением, когда больше пяти лет назад он приезжал забирать свои вещи, но ничего подобного не случилось, и он, как было заведено давным-давно, нажал три раза на звонок.

Пётр старался выглядеть спокойным и собранным, и хорошо, что рядом стояла Танечка, придавая силы и хоть какой-то внутренней уверенности, и была единственным оправданием всего, что он натворил. А вот руки ходили ходуном, и он то и дело думал о несчастном капустном пироге, который трепыхался в пакете, теряя, по всей вероятности, свою былую привлекательность.

Самое страшное было первый раз посмотреть Лютику в глаза. Он старался не думать, сколько боли и огорчения принёс, и не потому, что не жалел обо всём, – Летиция оставалась невыносимо дорога. От постоянной муки за содеянное невероятно терзался, и если лезли мысли – даже не мысли, а картинки, застывшие слайды, как она живёт в этой большой квартире, что делает, какими событиями наполнен её день, – гнал и гнал их прочь, порой абсолютно безуспешно.

Лютику тоже было сложно справиться с собой, и это он сразу заметил по тому, как растерянно улыбалась и переводила взгляд то на него, то на Танюшу. Он не ошибся тогда в больнице – она прекрасно выглядела, и всё та же нежная жемчужная ниточка обвивала её тонкую шею. Вспомнил, как решил непременно купить такую же Светлане, когда однажды вдруг померещилось, что сможет жить с ней по-настоящему, как муж с женой. Хорошо, что не купил, это мучило бы двойне, как верх предательства и цинизма.

– Это Вам, Летиция Соломоновна! – Таня торжественно протянула букет.

– Зови меня просто Летиция… Так лучше. Можешь не снимать свои красивые туфельки. Уж больно они нарядные. А Петру Алексеевичу выдам тапочки. Сейчас за стол сядем.

Петя протянул пакет с пирогом.

– Там ещё носки мама передала. Я отговаривал. Ну ты же знаешь маму, – он мялся в коридоре, словно никогда до этого здесь не был.

– А можно я вашу квартиру посмотрю? Какие у вас потолки высокие! – ахнула Таня. – Как в музее. А вы одна здесь живёте?

И, не дождавшись ответа, медленно пошла по коридору в большую светлую гостиную с эркером. Глаза разбегались от количества всяких чудес. Было не оторваться от большого застеклённого шкафа со множеством фарфоровых статуэток, хрустальных цветных бокалов и расписных чашечек разных форм и размеров.