Часы без циферблата, или Полный ЭНЦЕФАРЕКТ - [46]

– Алё! – раздался детский радостный голосок.

Она сразу поняла – это Танечка. Отступать было глупо, и она вежливо, словно разговаривает со взрослым человеком, попросила Аллу Сергеевну.

– А вы кто?

– Я? – Летиция растерялась. – Я – Летиция Соломоновна.

– Ой, а я вас не знаю. Бабушка скоро придёт… Папааааа! – звонко крикнула Таня. Звонит Летиция Соломоновна! Ей нужна бабушка Алла.

Бросить трубку было глупо до невозможности. Девочка начнёт задавать вопросы, и она поставит Петю в неудобное положение. Руки тряслись, во рту пересохло… Скорее бы подошёл! Иначе она вконец потеряется и не сможет сказать ничего внятного.

Петя порывисто дышал, изо всех сил стараясь справиться с волнением нечаянной радости, и без остановки нёс всякую ерунду, боясь, что она вдруг повесит трубку и опять исчезнет в невыносимое навсегда. Говорил обо всём, что приходило в голову, – и как хорошо учится Танечка, и что ходит в кружок по рисованию, и у неё славно получается, и что мама последнее время совсем неплохо себя чувствует, и это здорово, и какое чудесное выдалось лето, и что они ездили на прошлые выходные в Петропавловскую крепость, и как красиво было на открытии фонтанов в Петродворце. Потом Пётр Алексеевич иссяк, словно преодолел стометровку за рекордное время и лишился сил.

– А ты как? Лютик… – Пётр неожиданно назвал её прежним именем и притих.

– Всё хорошо, – Летиции было трудно говорить. Неужели она всё так же безоговорочно обожает его?! Господи! К чему эта гордость и условности? Она устала и хочет видеть его, говорить с ним, ощущать его присутствие, как раньше.

– Приезжайте ко мне в гости с Танечкой, – вдруг сказала Летиция, не задумываясь.

Потом вспомнила, что завтра улетает в Ригу, и уточнила:

– На следующие выходные.

– Лютик, милая… Танечка в понедельник уезжает с Аллой Сергеевной в Евпаторию. Может, завтра? Ты не занята? Мы бы с огромной радостью. Я так хочу, чтобы вы познакомились. Я хочу тебя видеть, Лютик…

Ей показалось, он сейчас задохнётся или расплачется.

– Приезжайте завтра, к двум часам на обед, – она сказала это так решительно, что удивилась сама себе, и не смогла больше ни секунды находиться в таком невыносимом напряжении, быстро попрощалась, повесила трубку и уставилась на почти собранную дорожную сумку.

«Что делать? Сначала разобрать её, а потом позвонить Мише или наоборот? Михаил… Как скверно всё получается! – она представила его лицо, и ей стало жалко почему-то именно себя. – Надо звонить. Просто взять и не приехать нельзя».

У него был сонный голос, видно, перед дорогой он решил лечь пораньше и не сразу понял, о чём она.

– Что значит – ты не сможешь поехать? Что случилось, Летиция?

– Ничего! Так надо!

– Что значит – надо? Кому надо? Да объясни же, наконец, что происходит?

– Я не могу, Миша, не могу и всё! – она поняла, что сейчас заплачет, бросила трубку и выдернула шнур из розетки.

Летиция выкидывала вещи из дорожной сумки, и они летели в разные стороны. Ей показалось, что именно так люди сходят с ума – неожиданно, просто однажды теряют разум и совершают необъяснимые поступки.

Михаил неподвижно сидел на кровати, анализировать ситуацию не хватало воображения: «Просто глупая баба, истеричка! И хорошо, и слава богу! Какой смысл копаться в чьих-то странностях?!»

Сейчас он категорически не понимал её и не желал понимать. С него хватит! На душе было гадко, но он как мог старался заснуть. Заснуть не получалось. Он попытался несколько раз дозвониться до Летиции. Безуспешно! Злость и обида разрывали на части. Было невозможно успокоиться и унять руки, ноги, тело. Всё его существо требовало движения, точно он превратился в заводного кролика, который никак не может остановиться, словно кто-то всё время крутит подзавод и этим доводит его до бешенства.

Михаил стоял перед зеркалом в ванной, разглядывал себя, набирал полные ладони ледяной воды и, не останавливаясь, лил и лил на лицо, пытаясь прийти в себя. Такого никогда в его жизни не было. Было много всего, но подобного – никогда! Он невыносимо страдал, когда не стало жены, казалось, он умер вместе с ней. Здесь было другое, от него хоть что-то ещё зависело, и это не безысходность, с которой необходимо смириться.

На «Красную стрелу» он, скорее всего, не успеет, но есть поздний ночной поезд, и пусть он ползёт как черепаха и прибудет где-то днём. Другого выхода он не видел, ждать утреннего самолёта у него не хватит терпения, на поезде с каждым километром он будет всё ближе и ближе к этой бестолковой женщине, которая сама не знает, чего хочет, не в силах отделаться от прошлого и не понимает, что он окончательно решил именно с ней начать всё сначала. У Михаила не было ясности в правильности того, что он сейчас делает и что движет им, но его было не остановить, злость смешивалась с нежностью и толкала на безрассудные поступки.

Билеты оставались только в плацкарт. Это не смогло ничего изменить и даже приносило истерическую радость и ликование от непривычного неудобства и некой жертвенности. На удивление, измотав себя переживаниями, он мгновенно вырубился и проспал до самого Ленинграда.

Летиция встала пораньше и поехала на Владимирский рынок. Настроение было сносным, и она уже жила предстоящей встречей с Петенькой, представляя, как увидит его, ведь прошло столько времени. Политые с утра тротуары и мостовые придавали городу особую чистоту, солнце по-утреннему дарило мягкое тепло, у бочек с квасом выстроились люди с бидончиками, кое-где из открытых окон доносились знакомые мелодии. Рынок благоухал ароматами зелени, овощей и фруктов, они сливались в один знакомый с детства запах. Продавцы со всей страны с разным акцентом расхваливали свой товар. Рыночная суета поглотила её, и она с интересом, по-деловому, разглядывала прилавки со всякой всячиной, с удовольствием пробовала хрустящие солёные огурцы и сладкую квашеную капусту. Купила несколько сахарных красных петушков – все дети их обожают – и толстой чурчхелы с фундуком и грецким орехом. Надо обязательно сварить борщ, Петя очень любил его в её исполнении и котлеты с нежным пюре на молоке.