Частный сыск - [26]

Наташа за голову схватилась. Да что это такое?! Почему ее не предупредили? Да что она там станет говорить? Да это же позор на всю Европу и Америку.

Меньшов и слушать ничего не стал:

— Ничего-ничего, не боги горшки… Да это за честь!.. Мы им покажем!..

Словом, езжай, милая, отдувайся за всех российских юристов.

А тема действительно была непростой. Европейские страны соглашались принять Россию в свое сообщество только на том условии, что у нас будет отменена смертная казнь.

Наташа обо всем этом прекрасно знала. Знала, зачем ее посылают. Она сама всегда говорила: нет, еще рано, еще страна не может себе этого позволить. Теперь вот надо отстаивать свою точку зрения на мировой арене.

Словом, собралась кое-как, побросала в чемодан свои старые аспирантские работы, кое-что из журнальных публикаций. Чмокнула в щеку своего уже почти забронзовевшего супруга и отправилась в Шереметьево на самолет. Все это в какой-то смутной тревоге, озабоченно и даже как-то обреченно. Нечего ей там делать, в этом Копенгагене. Нечего ей сказать сытым европейцам. Да, она считает — не как юрист, как человек, — что, пока по России бродят ублюдки, которым убивать даже в удовольствие, смертная казнь для них — последняя возможность покаяться.

Таможню прошла быстро, а вот когда уже садилась в автобус, который должен был отвезти в самолет, вдруг бросился ей в глаза странный человек: по виду бравый гусар, даже с густыми усами, но в такой смешной форме синюшного цвета, такой вообще здесь неуместный, такой потерянный, что подумала: интересно, как сюда попал этот кавалерист?

А в Копенгагене, как только спустилась с трапа, все заботы отлетели вмиг и стало как-то покойно и даже скучновато. Все чисто, все гладко, все размеренно, все улыбаются, никто не торопится, а потерянных лиц не видать.

Конгресс начинался на следующий день.

Наташино выступление было назначено на послезавтра. Она все-таки надеялась отменить доклад. Хотя понимала, что вряд ли удастся.

Но, в первую очередь, — по городу. С некоторых пор Наташа видела цель жизни только в том, чтобы тяжким, нервным трудом накопленные деньги, если от них оставалась хоть кроха, отложить на путешествие. Конечно, особенно на прокурорскую зарплату не попутешествуешь… Но после защиты кандидатской ее работами стали интересоваться на Западе, начали приглашать с докладами, печатать… И она увидела мир.

В Копенгагене толпы туристов носились от одной достопримечательности к другой, лопотали по-английски, по-японски, по-французски, была группка с русскими лицами. Наташа их почему-то сторонилась. А примкнула к немцам — ухоженным, седым старичкам, которые могли по пятнадцать минут простаивать возле какой-нибудь мемориальной доски или клумбы.

Наташа начала слушать гида, но понимала через пень колоду, все-таки немецкий она знала нетвердо.

— И это совершенно не соответствует действительности, — вдруг услыхала она над самым ухом английскую речь.

Наташа мило улыбнулась недовольному джентльмену и продолжала вслушиваться в рассказ гида.

— Иисусе, что он несет?! — снова возмутили джентльмен.

Наташа несколько отодвинулась от скептика — не дай Бог подумают, что она с ним.

Но джентльмен вдруг вышел на середину и обратился прямо к гиду:

— Простите, сэр, вы говорите по-английски?

— Да, немного, — улыбнулся гид. — А чем я могу вам помочь?

— Не сделаете ли вы такую любезность, не перестанете ли нести полную чушь? — очень вежливо ответил джентльмен.

— Простите?… — все еще продолжал улыбаться гид. Немцы с интересом смотрели на джентльмена. Развлечение обещало быть интересным.

— Кто вам сказал, что Копенгагенский университет основан в 1429 году?

— Сэр, это известно каждому датчанину, — с достоинством парировал гид.

— Значит, все датчане такие… — джентльмен подобрал слово помягче, — необразованные?

— Простите, сэр, — уже начал выходить из себя гид.

— И не надейтесь, — отмахнулся джентльмен. — Сведения ваши устарели лет двадцать назад. Хроники того времени признаны учеными всего мира искусной подделкой. И ради чего, собственно, майне герр унд фрау? — повернулся джентльмен к немцам. — Ради каких-то несчастных трех лет. Чего уже им так хотелось привязать дату именно к двадцать девятому году — не знаю. Но университет в самом деле был основан в тридцать втором году.

— Нет, в двадцать девятом, — уже вышел из себя гид. — Пожалуйста, можете прочитать в проспекте! — И он ткнул под нос джентльмену яркую книжечку.

— Ха-ха-ха! — сказал джентльмен. — У моего прадедушки было написано, что он родился в первом году. В паспорте, заметьте. В официальном документе! А вы мне тычете рекламный буклетик. А кстати, дайте-ка его сюда.

Джентльмен раскрыл проспект и стал читать его, чуть ли не каждую фразу прерывая хохотом. Казалось, он читает не сухой текст, а сборник анекдотов.

Гид постарался побыстрее увести немцев. А Наташа осталась.

— Простите, а на чьих работах основаны ваши утверждения? — спросила она.

— На моих собственных, — грубо ответил джентльмен.

— Так вы историк?

— Именно.

— И как вас зовут, если не секрет?

— Леринг. Джеймс Леринг.

— Наталья Клюева. К сожалению, не читала ваших работ. Где вы печатались?