Час ведьмы - [56]

Калеб Адамс выпрямился и снова попытался вернуться к исходному обсуждению. Он обратился к другим магистратам:

— У меня не сходится часть картины. Томас Дирфилд свято уверяет нас, что никогда не бил свою жену. Однако материнская церковь — как нам всем известно — недавно отлучила Мэри Уортон за ужасные проклятия в адрес мужа и за то, что она избивала его. Аналогично церковь отлучила Марси Верин за подобные преступления. Она изгнала Джеймса Мэттока за то, что тот не выполнял супружеский долг по отношению к жене, и Уильяма Франклина — за жестокое обращение со слугами и супругой. Но материнская церковь не планировала подобных санкций по отношению к Томасу Дирфилду, церковь даже не привлекали к процессу.

— Продолжайте, Калеб, — сказал губернатор. Мэри посмотрела на своего нотариуса, желая понять, к чему клонит Адамс, но Халл едва заметно качнул головой. Он тоже не знал.

Адамс сурово смотрел на Томаса.

— Значит, у нее не было никакой логической причины от вас уходить, если только…

— Если только что? — спросил Томас, а Мэри мысленно закончила фразу магистрата и с облегчением выдохнула: «Если только вы не врете и на самом деле не вонзили зубья Дьявола в руку вашей бедной жены».

Но Калеб Адамс думал не об этом. Совсем не об этом.

— Если только, — сказал он жестким тоном, — Мэри Дирфилд не ведет себя нелогично, потому что на самом деле одержима Дьяволом.

Зрителям на втором этаже ратуши потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что Адамс снова свел процесс к колдовству. Мэри почувствовала приступ тошноты и головокружения и схватила отца за руку, слушая, какой шепоток поднялся вокруг нее. Отец ласково посмотрел на нее и поднес палец к губам, но ее мать выглядела на редкость перепуганной. Пристав ударил по полу дважды, потом еще раз, и толпа стихла.

Уайлдер посмотрел сначала на Адамса, затем на губернатора и сказал:

— Я хотел бы напомнить всем на этой скамье помимо меня, что мы рассматриваем прошение о разводе. Мы не обсуждаем здесь колдовство.

— Она бесплодна, — сказал Адамс. — Должен ли я напомнить вам, что свидетельница видела, как она втыкала у себя во дворе зубья Дьявола? Разве это не maleficium[8]?

— Мэри Дирфилд абсолютно точно не одержима, — сказал Томас громко, звучно, с рвением, которого Мэри от него не ожидала. — Мэри Дирфилд не ведьма. Я могу заверить губернаторский совет, что она всем сердцем любит нашего Господа и Спасителя. Я молюсь о том, чтобы в глубине души она любила меня тоже, той любовью, сильнее которой была только ее любовь к Иисусу Христу. И я молюсь, чтобы та горечь, что заставила ее покинуть меня, прошла и мы бы вновь зажили вместе как муж и жена.

— Благодарю вас, Томас, — сказал губернатор и оглянулся на магистратов: — У кого-нибудь есть еще вопросы?

Когда все на скамье, даже Калеб Адамс, промолчали, губернатор сказал Томасу:

— Хотите еще что-нибудь добавить?

— Нет.

— В таком случае отправляйтесь к фермеру из Салема. Но возвращайтесь поскорее. Осталось не так много свидетелей, которых мы намерены выслушать. Надеюсь, что мы сможем вынести наш вердикт к обеду или сразу после обеда.

Мэри смотрела, как Томас кланяется магистратам. Затем он кивнул ей и ее родителям, но, направляясь к лестнице, постарался держаться как можно дальше от них. Мэри показалось, что по лестнице он сбежал очень быстро, с резвостью и проворством молодого человека.

Молодого человека — и при этой мысли ей стало стыдно, потому что как она вообще может думать о нем в такой ситуации, — такого, как Генри Симмонс.

18

Я никогда не видела, чтобы мой отец бил мою мать.

Показания Перегрин Дирфилд Кук, из архивных записей губернаторского совета, Бостон, Массачусетс, 1662, том III

После ухода Томаса перед судьями предстали еще несколько свидетелей. Ребекка Купер, подруга Мэри, сообщила магистратам, что как минимум три раза видела синяки у Мэри на лице, подтвердив то, что уже говорила нотариусу.

— Мэри говорила вам, что Томас бил ее? — спросил Калеб Адамс.

— Нет.

— Вы спрашивали ее?

— Нет. Но я…

— Очевидно, что вы не встревожились, — закончил за нее магистрат.

Все это до боли напоминало допрос Джонатана, и, когда Ребекка покинула ратушу, Мэри подумала о том, что они с Перегрин могли обсуждать во время своих встреч. Детей? Домашние обязанности? Рецепты печеных яблок с изюмом? Или в их дружбе было место чему-то, о чем Мэри даже не догадывалась?

Затем был владелец таверны Уорд Холлингсворт, который показал, что порой вечерами Томас Дирфилд поглощал больше алкоголя, чем требовалось для утоления жажды, но он никогда не буянил. Иногда его голос становился громким и хвастливым, но Холлингсворт утверждал, что у него бывали посетители намного хуже.

— Значит, вы обслуживали его, — сказал Уайлдер, и Мэри сначала сочла его реплику всего лишь безобидным замечанием. Но когда Холлингсворт начал отвечать, она поняла, насколько умно повел беседу магистрат.

— Были вечера, когда я предпочитал больше не наполнять его кружку, — продолжал Холлингсворт, и произнес это с такой гордостью, что по лицам магистратов стало очевидно, какой вред он невольно нанес репутации Томаса Дирфилда.

Следующим был ее сосед Айзек Уиллард, и Мэри не могла взять в толк, зачем его вызвали. Ее нотариус не опрашивал его. Но когда Калеб Адамс начал допрос, ей все стало ясно: очередная попытка очернить ее репутацию. Адамса интересовал тот день, когда она помешала детям матушки Хауленд мучить старика, привязанного к повозке и истязаемого плетьми.