Час ведьмы - [54]

Тем временем Джеймс окинул взглядом своих домочадцев и сказал, что в яблоках не было ничего ядовитого; то, что происходит с Ханной, скорее всего, вызвано переменой погоды.

У подножия лестницы на первом этаже ратуши Мэри, ее родители и Бенджамин Халл столкнулись с Бет Хауленд. Ночью приморозило, и у Бет от холода слезились глаза, она вытирала их краем чепца. В тот момент она была так занята глазами, что не заметила Мэри. Стоило ей увидеть ее, как она моргнула и начала что-то говорить. И тут же замолчала, растерявшись от такой неловкой встречи.

— Матушка Хауленд, здравствуйте, — с улыбкой сказала Присцилла Берден. Даже сейчас, в то утро, когда Бет собиралась заявить, что Мэри — безнадежная грешница, Присцилла была вежлива — то ли потому, что ее сердце действительно было полно христианской любви, то ли в надежде, что небольшая учтивость в последний момент еще может повлиять на показания Бет. — Я молюсь, чтобы в вашей семье все было благополучно.

Матушка Хауленд залилась краской. Она метнула взгляд на родителей Мэри и Халла, видимо чувствуя себя загнанной, затравленной. В итоге она кивнула и, обогнав Берденов, стала подниматься на второй этаж. Мэри не могла взять в толк, почему эта женщина так презирает ее.

Утром в городской ратуше было холоднее, чем днем, во-первых, потому что здание еще не успело прогреться на солнце после первой студеной ночи в этом сезоне, во-вторых, потому что большие камины не затапливали вплоть до завтрака. Мэри так и тянуло закутаться в плащ и ссутулить плечи, но она стояла прямо в надежде продемонстрировать уверенность, которой на деле не ощущала.

Вновь она смотрела на магистратов, сидевших на высоких скамьях, и ждала; родители и нотариус стояли по бокам, как будто прикрывая с флангов. Пристав постучал железным жезлом по деревянному полу, толпа — сегодня зрителей было меньше, потому что другие просители подозревали, что дело о разводе займет все утро, — смолкла, и Джон Эндикотт окинул взглядом магистратов, сидевших по обе стороны от него.

— Сегодня опять без присяжных? — спросил он Ричарда Уайлдера.

— Пока что да. Мы составим список для прошений, которые заслушаем днем.

Губернатор кивнул. Сегодня он казался еще старше, чем вчера.

В другой части зала Мэри увидела Томаса, и их глаза встретились. Он улыбнулся ей, она отвела взгляд. Судя по всему, яблоки не причинили ему никакого вреда. Абигейл стояла рядом с Присциллой, и Мэри так и не знала, что именно скажет девушка. Ей подумалось, что поступок Перегрин может повлиять на мнение Абигейл. Эта мысль укрепила ее надежду.

Филип Бристол, адвокат Томаса, вышел вперед и сказал:

— Если суду угодно, Томас Дирфилд может выступить сейчас. Я знаю, что вы планировали сначала выслушать матушку Хауленд и Абигейл Гезерс, но к Томасу сегодня утром должен приехать фермер из Салема. Томас не предполагал, что процесс продлится до сегодня, поэтому не стал отменять нынешнюю поставку.

— А почему его присутствие необходимо?

— Необходимо провести еще кое-какие переговоры.

— Он предполагает высказаться и уйти, не дожидаясь нашего вердикта? — спросил губернатор.

— Томас планирует вернуться, надеется принять доброго человека из Салема и сразу же вернуться сюда, — сказал Бристол, указывая пальцем в пол, точно вбивая в него шест.

Разобравшись, в чем дело, губернатор как будто не имел ничего против того, чтобы изменить порядок допроса, но Мэри показалось, что ее главному союзнику среди магистратов, Ричарду Уайлдеру, это не понравилось.

— В таком случае мы начнем с мужа, — объявил Эндикотт. — Пожалуйста, Томас, выйдите вперед.

Мэри смотрела, как Томас вышел к скамейке и слегка привстал на цыпочки во время присяги.

— Что вы можете сказать в ответ на просьбу Мэри Дирфилд развести вас? — спросил губернатор. Мэри разглядывала профиль своего мужа и поразилась, какие красные у него жилки на крыльях носа, который с этого ракурса казался слишком большим по сравнению со всем лицом. Когда она выходила замуж, она думала, что полюбит этого человека. На ум ей пришла пугающая мысль: что, если он в глубине души догадывался, что она никогда не любила его, и поэтому так жестоко обращался с ней? Неужели все это — ее вина? Она покачала головой и отмела эту мысль. Она не сделала ничего, за что ее стоило бы швырять в очаг, бить по лицу или протыкать ей руку серебряной вилкой. Однако она не могла отделаться от назойливых мыслей. Тот факт, что она не любила Томаса Дирфилда, не оправдывал его жестокости, но вполне объяснял ее.

— Я считаю Мэри хорошей подругой, — ответил Томас. — Я люблю ее, как мужу должно любить свою жену.

— Вы не хотите разводиться с ней, — сказал Калеб Адамс. Это было утверждение, не вопрос.

— Не хочу.

Адамс посмотрел на лежавшие перед ним бумаги и сказал:

— Она обвинила вас в том, что вы ее бьете. Вы это отрицаете?

— Да.

Магистрат ждал, что Томас что-то добавит к этому, но тот не стал продолжать. В зале повисла тишина, нарушаемая только треском поленьев в двух огромных каминах.

Наконец Адамс снова заговорил:

— Вы никогда не били ее?

— Никогда, — сказал Томас, и Мэри пришлось сделать медленный глубокий вдох, чтобы подавить злость, которую вызвала его ложь. Если он солжет три раза, она услышит петушиный крик? И тут же ей стало стыдно при мысли, что она — такая скромная и ничтожная — равняет свое несчастье с Господним. Однако его ложь глубоко уязвила ее. К тому же Томас как будто понял намек Калеба Адамса: магистраты желали услышать более развернутый ответ. Поэтому он продолжил: