Час кошки - [34]

Под дуновениями ветерка тихонько и мелодично позвякивал колокольчик. Лерой вдруг начал легонько покусывать меня. Мне показалось, что мое тело сейчас растает и стечет на пол, как расплавленный воск.

— Не уезжай! Умоляю тебя… Всегда люби меня так, как сейчас.

Он ничего не ответил и пощекотал меня языком. Мне хотелось, чтобы его язык понял, что я сейчас чувствую. От его слюны волоски на моей коже легли в одну сторону.

— Я твоя! — с плачем взывала я.

— Ты мне не нужна, — сказал он. — И никто не нужен.

Я любовно рассматривала его крошечные соски, погруженные в курчавые волосы, каменные уступы мышц на животе. Хотелось прильнуть к ним губами. Казалось, только протяни руку… Но это было не так.

Он засунул голову между моих ног. Его язык был хитрым и мудрым. Я затаила дыхание, ожидая, когда наступит первый оргазм. Но ничего не происходило.

То, что когда-то было счастьем, теперь вызывает лишь ненависть.

Тут он с презреньем засунул мне в рот свой член. Я едва не задохнулась. Член буквально закупорил мне горло.

— Слушай меня. Приласкай его, только языком!

Я сделала то, что он велел. Я вожделела его. Ради этого я была готова на любые страдания. Когда он оторвал от меня свое тело, я взвыла.

— Лерой, я хочу тебя! Возьми же меня!

А он только насмешливо ухмыльнулся. Его пальцы начали играть с моим телом. А я, как безумная, все твердила: «Please!» Я смотрела на его пальцы, которые, струясь, забавлялись со мной. Когда я начинала извиваться в неистовом экстазе, он затыкал мне рот членом, словно кляпом. От этого я безумно устала, но все-таки продолжала желать его. А он лишь играл и играл со мной. И ничего не делал. Я выла, умоляя его дать мне кончить.

— Грязная сука, тварь…

Его пальцы остановились. Он окинул меня презрительным взглядом. Я рыдала, изнемогая от желания вернуть его пальцы.

— Хочешь, да? Хочешь меня?

Я подняла затуманенные слезами глаза и утвердительно кивнула. Тогда он плюнул мне в лицо.

— Убей меня…

— Я тебя не убью. Я тебя просто брошу! Ты будешь сгорать от любви и ненависти ко мне. Но тебе останутся только пивнушки и воспоминания. — Он холодно посмотрел на меня.

— Не оставляй меня, Лерой! Я хочу тебя! Больше никого!

Я ждала, что после таких слов он обнимет меня хотя бы из сострадания. Но он отвел глаза и произнес:

— Наконец я увидел себя таким, каким был два года назад…

Повисло мертвое молчание. Я даже перестала плакать и ошеломленно смотрела на него. Он больше не презирал меня. И в его глазах не было ненависти.

Он развязал галстук, связывавший мои руки. Когда он распускал узел, я снова заметила, какие у него крупные, мощные пальцы. Я рвалась и металась, узлы затянулись, и ему никак не удавалось ослабить их. Он орудовал пальцами, а я украдкой наблюдала за его движениями. Наконец галстук развязался, и мои руки обрели свободу.

— Я люблю тебя, Лерой!

С тех пор, как я стала взрослой, я впервые произнесла эти слова совершенно искренне. Я была вся вымотана, следы на запястьях жутко болели и горели. Лерой смотрел на меня печально и спокойно.

— Я тоже тебя любил, — ответил он.

То, что произошло потом, было нелепой случайностью. В тот момент, когда Лерой обнял меня, моя рука коснулась бронзовой безделушки, валявшейся у кровати. Я вдруг схватила ее и с силой опустила ему на голову. Он даже не успел вскрикнуть. Безделушка была совсем крошечная. Кто бы подумал, что такая вещица может убить человека. Он лежал передо мной без движения. Крови вытекло на удивление немного.

Я тихонько окликнула его: «Лерой!» Потом еще раз. Но он не ответил.

13

Происшествие вызвало большой шум. Ведь Лерой был знаменитым джазовым пианистом. Никто не мог понять, зачем человеку с таким именем понадобилось насиловать никому не известную девку. В итоге решили, что у него были отклонения на сексуальной почве. На этом все успокоились.

Я отделалась мягким приговором. Фиолетовые синяки на запястьях и щиколотках были неопровержимыми свидетельствами насилия. Правда, в полиции до самого конца сомневались насчет раны на пальце Лероя, нанесенной режущим предметом, — такой глубокой, словно ему собирались отрезать палец. Но я помалкивала. Мои действия были квалифицированы как «вынужденная самооборона». Я это подтвердила. Только истина заключалась в том, что «обороняла» я не свое тело, а свою душу…

Когда я наконец вернулась домой, Ди-Си начал ругать Лероя последними словами, одновременно осыпая меня упреками за распущенность и возмущаясь тем, что мне взбрело в голову отправиться на свидание к бывшему любовнику. Я была так вымотана, что проспала беспробудно несколько дней.

Через несколько дней я смогла, наконец, выпить чашку бульона, который Ди-Си приготовил мне. Ди-Си просто обезумел от радости и стал буквально кормить меня с рук, как птичку. Осознав, что пальцы, подносящие к моему рту ложку, не способны творить чудеса, я успокоилась и даже стала смеяться над его неуклюжими шутками.

Да, я уже способна смеяться. Но я также способна отчетливо вспомнить тот вид под окном, что я наблюдала в конце весны. И хотя я люблю смеяться, хотя я нравлюсь себе, я никогда не забуду, как меня скручивали и терзали пальцы Лероя, и в глубине души понимаю, что я всего лишь трупик цветка, из которого выпили весь нектар…