Чародей - [82]

Ну так вот. Мы наконец устроились на все время, пока не придет пора возвращаться домой, – а это возможно лишь тогда, когда умрут все родители и прочие самые упрямые члены семьи. Я полагаю, наш внезапный отъезд вызвал некоторый шум, но выражения типа «сбежала из-под венца» довольно нелепы; а хуже всего была жалоба папы Рейвен-Харта на то, что он как раз с огромным трудом договорился о размещении фото Дражайшей в журнале «Усадебная жизнь». Ты представляешь, да? «Мисс Эмили Рейвен-Харт из усадьбы „Аббатство Кольни“, Букингемшир, невеста Огастеса Гриля, капитана лейб-гвардейского конного полка, сына и наследника сэра Гамильтона Гриля и достопочтенной Мод Гриль, усадьба „Рустики“, Хэмер, Уилтшир». Как мило соединяются многочисленные ничтожества с обеих сторон (исключая Дражайшую, конечно)! И представь себе, каково быть на всю жизнь прикованной к Гасси Грилю, величайшему пьянице и развратнику во всем конном лейб-гвардейском полку. Мы совершенно правильно сделали, что сбежали, и если Рейвен-Харты отреклись от дочери, выделив ей гроши (150 фунтов в год), то у меня, по крайней мере, есть свои деньги, хоть и немного. Ты можешь себе представить, что ни один из этих скотов даже не попытался нас найти, – впрочем, не то чтобы мы горели желанием восстановить отношения (ха-ха). Итак, нам нужно только добиться признания своих талантов в этой холодной стране, где, кажется, остро не хватает художников, и наше дело в шляпе. Но последние три года были нелегки. И все-таки роптать не приходится, как всегда говорила старая поденщица в «Слейде».

На этом пока все – теперь ты знаешь, как обстоят дела на данный момент; и если вдруг ты хочешь завязать переписку, Баркис не прочь[57], и даже более чем. [5]

Горячий привет от нас обоих, и я страшно хочу узнать, чем у тебя кончилось дело.

Чипс

2

О Роберт Бернс! Я никогда не был твоим поклонником, но время от времени ты формулируешь просто удивительно точно:

Ах, если б у себя могли мы

Увидеть все, что ближним зримо![58]

Я! Длинный, угловатый, а лицом похож на лошадь, которую снедает тайная скорбь! И это женщина, с которой я подружился и которую много раз спасал от последствий скудости ее собственных английских говяжьих мозгов! Но я полагаю, отчасти ее наблюдение справедливо: я высокий и не обременен лишней плотью; Нюэла не устает напоминать мне о той рецензии на спектакль, где упоминалась моя «археологическая фигура». Но «лошадь, которую снедает тайная скорбь»? Если бы я сам себя описывал, то сказал бы, что лицо у меня мрачно-величественное; но я не описываю себя, я только разглядываю письмо старухи Чипс о первой встрече со мной, когда я пришел осведомиться, нельзя ли снять у них конюшню, отремонтировать и превратить в клинику для работы. Потому что я наконец решил, в чем будет заключаться моя работа.

Я намеревался по-прежнему быть врачом, но вернулся с войны слишком измочаленный четырьмя годами тяжелого и чуждого мне труда; прибавьте сюда четырехдневное заключение в ледяной воде, от которого я чуть не погиб. Да, многим пришлось тяжелее; но если они сейчас в лучшем состоянии, чем я, пусть скажут спасибо. Я устал до такой степени, что думал, уже никогда не оправлюсь, и решил провести остаток жизни в условиях, которые выберу сам. Я хотел заниматься медициной, но не хотел сидеть целый день за столом на стальных ножках в унылой конторе с моими дипломами на стене в дешевых рамках и пыльным букетом искусственных цветов для «уюта», принимать вереницу больных, уделяя каждому минут по десять, и иметь дело с одними и теми же дежурными болезнями – простуда, кашель, грипп и т. д. и т. п., пока не разбогатею, не отупею и не проникнусь отвращением к себе. Боже сохрани, я ничего плохого не хочу сказать о своих коллегах, но не желаю им уподобляться. В своем отделении в последнем госпитале, где я работал – лечил раненых, попавших под огонь своих же, смесью обычной медицины, советов, не укладывающихся в рамки традиционной психиатрии, и дивного, раскрепощающего влияния литературы, – я открыл нечто такое, что пока не мог определить словами, но что желал расследовать и исследовать дальше. Я знал, что это потребует времени и уведет меня туда, куда еще не ступала нога врача.

Мне предлагали работу. Медицинская школа в университете пригласила меня читать лекции по патологоанатомии или диагностике – на мой выбор. Я вскрыл достаточно трупов – в основном мужских, – чтобы стать хорошим патологоанатомом, а учитывая, что до войны я работал в судмедэкспертизе, это была заманчивая возможность. Но я не хотел ответственности, связанной с раскрытием преступлений и прослеживанием путей заражения. Диагностика меня тоже привлекала, и у меня были к ней способности, но я хотел достичь в ней большего, причем такими способами, которые совершенно точно не будут полезными начинающим и студентам, возможно вовсе не склонным к такой работе. Я хотел отправиться по своему пути один, и судьба благосклонно позволила мне именно это.

Моя мать умерла незадолго до моего возвращения в Канаду, и я унаследовал все семейные деньги. Не огромное состояние, но определенно больше, чем я ожидал, и я вложил все наследство в инвестиционный портфель, на дивиденды от которого мог жить, вообще не работая. Многие именно так представляют себе рай. После войны открылось много хороших возможностей для инвестиций.