Чародей - [136]

Время от времени попадалось что-нибудь новенькое, например «фермерское легкое», диагностированное мною у сертифицированного бухгалтера, слишком увлеченного садоводством на своем наделе городской земли. Это был явный случай экзогенного аллергического альвеолита, но я раскопал причину (и немало гордился этим). Бухгалтер последовал моему совету, перестал увлекаться компостированием и быстро выздоровел, после чего начал прославлять меня как чудотворца.

Но случались в моей практике часы, когда я жаждал обрести пациентов поинтереснее. Я читал и перечитывал «Легенду о Сан-Микеле» Акселя Мунте и мечтал, чтобы и меня звали лечить коронованных особ, светских львиц и знаменитых художников. Правда, среди моих пациентов было несколько миллионеров, но неинтересных – не великих пиратов и акул финансового мира, а всего лишь трудолюбивых юристов и промышленников; и у каждого была своя унылая история о том, как он скромно начинал и как теперь поднялся до – по моему мнению – весьма скромного интеллектуального и духовного уровня. Я хотел жить интереснее. Я знал, что я врач не хуже Мунте, что я смотрю на медицину в том же гуманистическом разрезе, но интересные пациенты мне не попадались. Я был обречен слушать то, что Вордсворт называл «печальной людской мелодией», слишком часто вырождающейся в нытье. Я был богат, поскольку полученное мною солидное наследство выросло благодаря разумным инвестициям, и к тому же, должен признаться, я немало брал с пациентов за свои услуги. Тогдашняя система здравоохранения допускала так называемую наценку, позволяя врачам брать за прием пациентов чуть больше предельной почасовой ставки, признаваемой государством. Я безжалостно накручивал цену, и мне казалось, что чем внимательнее я к пациентам, тем больше мои апоретики и несчастные страдальцы готовы платить за мое внимание.

Цинично. Непростительно. Нарушение профессиональной этики. Мои родители не одобрили бы. Англокатоличество, которое я принял (с существенными оговорками), не одобрило бы. Но разве я не отрабатывал свою ставку? Разве не раздавал щедро свое заразительное душевное здоровье тем, кто его так жаждал? Разве я не (пользуясь новомодным словечком) харизматичен? Что же до наценки, разве не предостерегал Зигмунд Фрейд психотерапевтов – не стоит устанавливать слишком низкие цены на свои услуги, ибо что дается дешево, то и не ценится дорого?

Но о! – как я жаждал увидеть у себя на приеме коронованную особу или хворую светскую красавицу!

8

– Мисс Тодхантер просила ее принять.

– Удивительно. Неслыханное дело.

– Я знаю. Если они вообще ходят к врачу, то к доктору Дюмулену.

– А по поводу чего, вы знаете?

– Да.

– И?

– Лучше сами послушайте. Я записала ее на пять часов. Последней на сегодня.

Когда Чипс вошла ко мне в консультационную, я понял, что ей очень не по себе, и это уже было странно. Я дал ей поговорить о погоде – какая роскошная осень, – пока она готовилась мне открыться.

– Я не из-за себя пришла, доктор. Из-за Эмили. Мне бы хотелось, доктор, чтобы вы на нее посмотрели.

– Отчего так официально? Мы же старые друзья.

– Я знаю, но я пришла к тебе как к специалисту, а мы никогда не консультировались с тобой как со специалистом. Для нас, бедных художников, ты слишком дорого берешь.

– Насколько мне известно, вы ходите к доктору Дюмулену. Если вы собираетесь и дальше к нему ходить, я должен быть очень осторожен. Нельзя отбивать чужих пациентов. Старый профессиональный принцип. Но если вам нужно мнение другого врача…

– Именно это мне и нужно. Я пришла к тебе, потому что ты чародей. Мне кажется, ее лечат совсем не так, как надо.

– А как ее лечат сейчас?

– Дюмулен твердит, что это депрессия. С ней стало ужасно трудно жить. Я не имею в виду ее обычный характер – как у всех художников. Она откусывает мне голову за малейшую мелочь и постоянно куксится.

– Я полагаю, к Дюмулену она пошла не с этим?

– Нет. Утомляемость. Нет сил. Быстро устает.

– Понятно. Аппетит?

– Капризна. Не притрагивается к тому, что раньше любила. Ты понимаешь, Джон, это на нее не похоже. Раньше, если у нее не было аппетита, я ее уговаривала, и она ела, чтобы сделать мне приятное. Теперь, если я начинаю ее уговаривать, она злится и говорит, чтобы я не командовала. Я знаю, что она худеет.

– Сон?

– Плохой. Часто читает по ночам.

– Вы спите в одной кровати?

– Да, и так всегда было. Поэтому я знаю. И дело не только в чтении. Она рыдает. А если я пытаюсь ее утешить, она впадает в истерику и кричит, чтобы я не шпионила за ней все время.

– Что-нибудь еще? Например, какие-нибудь необычные запахи?

– Да. У нее часто бывают газы. То, что в Квебеке называют «иезуитский пердеж» – без звука. Но конечно, я замечаю. Она этого очень стыдится, но контролировать не может.

– Это немного личный вопрос, но как у нее с либидо?

– В смысле?..

– Сексуальное влечение?

– О, это давно в прошлом. С менопаузой как отрезало. Может, так не должно быть, но так было. А ты и вправду любопытный старикашка.

– Профессия такая. А что предполагает Дюмулен?

– О, он дает ей угольные таблетки от газов. Но на самом деле рекомендует куда-нибудь поехать. Он считает, что морское путешествие поможет. Но ты же знаешь, что это значит в наши дни – идиотский круиз с выжившими из ума пенсионерами. Наверное, можно поплыть на грузовом судне. Но в любом случае не получится. Она и слышать об этом не желает. Говорит, что должна сидеть дома и работать.