Чародей - [123]

Что чувствует врач, когда пациентка, с которой он терпеливо работал три года, вдруг излечивается, как она сама заявляет, посредством чуда? Этот несчастный святой совершил в один миг то, что мне не удалось за несколько лет. Но я недостойно радовался, что подтвердился диагноз, который я поставил миссис Визард: она истеричка, и ее блуждающие боли – только следствие расстройства личности. Меня как врача заинтересовал румянец, заливший ее щеки, и то, что она помолодела, будто в одночасье скинув груз тяжких десяти лет. Вот так штука, думал я. То-то Чарли обрадуется. И к чему же все это приведет?

Но насущным вопросом было: что делать с перевозбужденной женщиной? Разумным выходом казалось отвести ее обратно ко мне в приемную и напоить чаем. Так мы и сделали. Кристофферсон отправилась на поиски Чарли, который, к счастью, оказался в доме при церкви, – он занимался с детьми, готовил их к конфирмации. Он смог завершить урок немедленно и прийти ко мне в клинику. При виде его миссис Визард вновь заблажила в полную силу. Она снова и снова повторяла историю своей депрессии – черной тучи, окутавшей душу и дух и сгущавшейся с каждым повтором, – и молитвы на могиле старого священника.

– Какую молитву вы использовали? – спросил Чарли.

– О святой отец, самую простую. Я просто повторяла: «Боже, милостив буди мне грешной», и тут у меня в руке появилось невероятное чувство – будто очень сильный свет включили…

– Свет? Свет в руке? Как это?

– Не только в руке. Меня всю словно омывал очень сильный свет, но особенно руку, конечно. Я, кажется, выражаюсь непонятно? Я так и думала. Потому что это была пронзительная ясность – удивительная ясность, – но я не могу ее описать.

Чуть раньше я сунул ей под мышку термометр. Сейчас я его вытащил и посмотрел. Столбик показывал удивительно высокую температуру. Я бы сказал, феноменально высокую, притом что миссис Визард, судя по виду, была абсолютно здорова.

– Мое предложение – чтобы вас немедленно отвезли домой и вы хорошенько отдохнули. Следует понять, постоянно ли это чудесное исцеление. Я никоим образом не умаляю величие пережитого вами, но вы же понимаете – нужно крайнее благоразумие, прежде чем мы расскажем об этом кому-либо еще.

– Да, святой отец, я прекрасно понимаю. Но я исцелилась навсегда, я чувствую.

– Будем молить Бога, чтобы так и вышло. Доктор Хатчинс, вы не сочтете за труд отвезти миссис Визард домой?

Когда они ушли, Чарли спросил:

– Ну, что ты думаешь?

– Я думаю, она истеричка, но кто скажет, что это значит на самом деле? С истериками вечно происходят чудодейственные исцеления, но это не отменяет того факта, что они в самом деле исцеляются, по крайней мере на время. Возможно, это просто необычное временное облегчение. Но я ни на секунду не стану отмахиваться от истины того, что произошло. Она молилась на могиле человека, которого считала святым. На данный момент она здорова. А ты-то что думаешь?

– Я едва смею надеяться. Мне кажется, это потрясающе, удивительно, в том числе и то, что оно произошло здесь и сейчас. Кто скажет, что из этого выйдет? Но конечно, нужна осторожность.

– Да, крайняя осторожность.

Вот с чего все началось. Но как мы могли проявить осторожность, когда Пруденс Визард была столь решительно неосторожна? Она ходила гордая, как петух, по выражению Чипс, оттого что удостоилась чудодейственного исцеления. Она не могла молчать. Она хватала за петлицу прихожан в церкви и выкладывала им свою историю. Чарли едва удалось запретить ей публично «свидетельствовать» перед всей конгрегацией, что отец Хоббс дотянулся с того света и коснулся ее. Она несколько оскорбительно отзывалась о моей клинике, не сумевшей ей помочь. Она говорила неприятные вещи и про Кристофферсон, называя ее садисткой, обожающей причинять боль под видом помощи. Она была надоедлива, но терпима, пока не начала проповедовать на могиле отца Хоббса.

22

Дом пастора

Кокрофт-стрит

Торонто, Онтарио, Канада

Дорогая Барб!

Я, кажется, не писала уже сто лет, но ты скоро поймешь почему. Пишу сейчас, несмотря на дикую усталость, потому что когда я тебе пишу, то отдыхаю душой. Конечно, с Дражайшей я могу говорить о чем угодно, но когда говоришь с кем-то далеким, находящимся, так сказать, выше всей этой бучи, это ощущается совсем по-другому. А буча – это именно то, что происходит у нас уже больше двух недель.

Я писала тебе о странной смерти старого отца Хоббса, но не помню, упоминала ли, что он похоронен у нас в саду. Да, в буквальном смысле прямо у нас под окнами, потому что, понимаешь, там находится старый погост, где хоронили, когда церковь еще была за городской чертой. Но им давно уже не пользовались, так что он выглядит совсем как в «Элегии, написанной на сельском кладбище»[86]. Ну ты знаешь, поросшие лишайником надгробные плиты с полустертыми именами и множество вьющихся растений – в основном дикого винограда, который осенью выглядит просто потрясающе. Когда мы покупали «Дом пастора», то вместе с ним приобрели и окружающие земли, а кладбище было их частью. Оно очень живописное.

А о. Чарли с ума сходил, пытаясь похоронить отца Хоббса как можно ближе к Святому Айдану. И потому он подлизывался и подлащивался к Эм и ко мне, и оказалось, что кладбище все это время оставалось освященной землей. Освящение с него так и не сняли. (Как можно снять освящение? По-моему, это примерно то же, что извлечь масло из салатной заправки.) Мы слабодушно согласились, и теперь, едри меня через забор, могила стала местом паломничества! Ты понимаешь, что это значит. Паломники топчут мой сад, шумят снаружи под окнами, когда Дражайшая работает, и вообще ведут себя как в Диснейленде. И все из-за чокнутой бабы по имени Пруденс Визард.