Чарльз Лайель. Его жизнь и научная деятельность - [29]

Характерны рассуждения Лайеля о рабстве негров в Америке. Рабство вещь гнусная, слов нет, рассуждает он, но как от него отделаться? Отменить без долгих церемоний? Разом пустить на волю тысячи беспечных, неразвитых, невежественных, непривычных к самостоятельному существованию рабов? Нельзя, страшно: изленятся, запьянствуют, станут бездельничать и нищенствовать…

Оставить все по-старому: дать рабам образование и развитие, и тогда уже освободить их?.. Но как держать в рабстве развитых людей, когда и дикие еле выносят его гнет?

Так он и не выбрался из этой дилеммы, оставшись при «надо погодить».

Впрочем, в его рассуждениях о рабстве проявилась не только логическая непоследовательность, но и недостаток гуманности, чуткости к человеческим страданиям. Он был добрый, приветливый, обходительный человек, но он был слишком сытый, слишком счастливый, слишком благополучный человек, и это благополучие иногда застилало ему глаза. По крайней мере, мы не можем иначе объяснить возмутительные страницы в его американских путешествиях, посвященные рабству.

«Поездка по Южным Штатам совершенно изменила мои чувства по отношению к плантаторам. Рабы, домашние и полевые, – веселый, беспечный, легкомысленный, но отнюдь не несчастный народ».

«Белым приходится гораздо хуже. Они должны бороться с леностью и беспечностью своих рабов; лечить их, когда те заболеют; следить, чтобы их не возмутили аболиционисты…»

«Школы устроены всюду, но господствует устное обучение; грамоты боятся, так как грамотные вздумают, чего доброго, читать возмутительные памфлеты. Впрочем, многие из рабов умеют читать и получают в подарок от своих господ Библию…»

Вообще, плантаторы очень заботились о религиозном воспитании рабов. Так, Лайель присутствовал однажды на свадьбе негров, происходившей с соблюдением всех надлежащих обрядов. По окончании таинства ему вздумалось спросить, имеет ли этот брак юридическое значение. Оказалось, что нет, не имеет. Неграм нужно внушить представление о святости религии, но соблюдать эту святость слишком накладно для белых. Если представится случай выгодно распродать семью негров, то делать нечего – экономический интерес прежде всего: в этом случае можно и должно разъединить узы, скрепленные Богом. Можно, продать мужа в одни руки, жену – в другие, и даже, ради приплода, перевенчать их заново, с другими лицами.

Дабы не развивать семейной привязанности у негров, дети их отбирались у матерей, воспитывались и кормились в группах, под надзором общей няньки. Лайель наткнулся однажды на сцену кормления негритят и, осведомившись о причине этого явления, получил ответ, что рабыни слишком небрежно относятся к своим детям, так что для пользы последних приходится отбирать их у матерей. Это объяснение противоречило тому, что он слышал раньше: будто рабыни, которым предоставлено жить с детьми, так привыкают к ним, что в случае распродажи семьи в разные руки поднимают бунт и устраивают душераздирающие сцены… Но он не заметил этого противоречия и продолжал восхищаться отношением плантаторов к неграм.

«Северяне понятия не имеют о том, как привязаны к своим рабам многие здешние семьи».

«Получив свободу, негры больше потеряют, чем выиграют. Они живут в отдельных домах, устраивают прогулки… Едят свинину!..»

Для полноты идиллии оказалось, по его наблюдениям, что и работают негры под влиянием «более высоких мотивов, чем белые, – из бескорыстной любви к исполнению своего долга».

Словом, идиллия во всех отношениях, и если выходят какие недоразумения, то больше по вине аболиционистов, которые возмущают покой плантаторов и сбивают с пути негров своей пропагандой.

Понятно, что при таких воззрениях он увидел в «Хижине дяди Тома» только грубую карикатуру, хотя и соглашался, что ужасы, изображенные Бичер-Стоу, может быть, и действительно совершаются, но «как редкое исключение».

Тем не менее, когда в Америке разразилась междоусобная война, он писал одному из своих американских друзей: «Если война уничтожит эту язву – рабовладельческий труд, – то подобный результат окупит все издержки и всю кровь».

Это, бесспорно, противоречие; но что прикажете делать?! Человек – ходячий сумбур, чем и отличается от животных, которые всегда верны себе. Им-то легко: повинуйся инстинкту и кончено дело! А нам?! Инстинкты, унаследованные от троглодитов или еще более ранних предков, тянут в одну сторону; принципы, привитые воспитанием или чтением, – в другую; общественные приличия и правила – в третью; собственная игра ума – в четвертую… Сведи тут концы с концами! И вот даже величайшие умы, сильнейшие головы не могут вполне освободиться от противоречий, что мы видим и на примере Лайеля.

Глава VII. Последние годы жизни

Обращение в новую веру. – «Происхождение видов». – Доисторическая археология. – Буше де Перт. – Древность человека. – Последние экскурсии Лайеля. – Смерть леди Лайель. – Смерть Лайеля.

На старости лет Лайелю пришлось отказаться от своих излюбленных воззрений относительно происхождения видов. Пока этот вопрос решался a priori, можно было оспаривать всякое решение; исход спора зависел от большей или меньшей диалектической ловкости автора. Но дело приняло другой оборот у Дарвина. Он не старался