Чао, Вьетнам - [14]

Так что Фагую пришлось пойти на послабления тюремного режима для Хошимина, сначала разрешив ему свободно выходить на связь со своими товарищами, находившимися на свободе, потом временно освобождая его для участия в мероприятиях Лиги. Следуя неумолимой логике войны, в августе сорок четвертого, когда уже был освобожден Париж, он пригласил Хошимина к себе в штаб, чтобы дать ему полную свободу и договориться об условиях дальнейших совместных действий.

Генерал Фагуй внутренне смирился с тем, что Хошимин будет держаться нагло и самоуверенно, и был даже слегка удивлен его манерами. Хошимин разговаривал спокойно, ничем не показывая каких-либо обид.

– Надеюсь, вы не станете возражать против вхождения наших войск на территорию Индокитая в случае необходимости? – сразу поинтересовался генерал. – Концепция военной помощи подразумевает это.

Хошимин отрицательно покачал головой:

– Нет, не стану. Принципы военной помощи между равными действительно не противоречат этому. У нас общие враги.

– Каковы ваши ближайшие планы, если мы немедленно выпустим вас на свободу? – Фагуй пытливо посмотрел на коммуниста. Тот лишь слегка сощурился и едва заметно погладил свою бородку:

– Я берусь организовать как минимум две партизанские базы на той стороне границы.

Фагуй нервно побарабанил пальцами по столу – первым о помощи должен был попросить вьетнамец. Ладно, черт с ним.

– Что для этого вам потребуется от нас?

Хошимин ждал этого вопроса.

– Мне нужно до тысячи винтовок и хотя бы пятьдесят тысяч пиастров на первые два месяца.

– Я дам вам двадцать пять тысяч.

– Согласен.

Фагуй довольно потер руки. Парень оказался сговорчивее, чем он думал.

– Насчет оружия – без проблем.

– Отлично. Кроме того, мне нужен заверенный лично вами, генерал, перманентный пропуск и мандат о том, что я уполномочен Революционной лигой осуществлять в Индокитае все действия, которые сочту необходимыми.

Генерал слегка побледнел: Хошимин застал его врасплох.

– На это я пойти не могу, – недовольно протянул он.

– Генерал, я, как и мои товарищи, хорошо осознаю, что мы не сможем ввести социалистический режим сразу после освобождения. Мы стремимся к установлению антифашистской народной демократии. Даю вам слово.

В такие исторические моменты особо одаренные политики и революционеры запросто торгуют социально-экономической формацией, как неким особо ценным бизнес-активом или инвестиционной гарантией. И неважно, каковы их идейные пристрастия. Если такой революционер – не оторванный от жизни, неисправимый идеалист, то обязательно будет торговаться всем: названием, геополитической ориентацией, будущим строем своей страны. Только так одаренный революционер может прийти к истинному успеху. А истинный успех любого политика – это власть. Голос Хошимина звучал в этот момент еще тверже, чем в начале разговора. Немного подумав, Фагуй решил согласиться. Все равно решаться это будет не на их уровне, пусть тешит себя иллюзиями, если угодно.

– Мы все равно должны будем защищать вашу демократию. Когда вы готовы отбыть в Тонкин?

– В течение месяца. Я сам должен буду отобрать товарищей из Вьетминя, которые будут меня сопровождать.

Фагуй кивнул.

– Хорошо. Что-нибудь еще?

– Хорошо бы мне еще личное оружие для самообороны.

– Револьвер получите перед отбытием. В течение месяца – остальное.

Товарищ Хошимин резко поднялся. Идейные враги скрепили свой уговор крепким рукопожатием, твердо глядя друг другу прямо в глаза.

13

Всю свою долгую жизнь Зиап не забывал того стремительного прыжка с поезда на полном ходу. Удушающие руки охранки Сюртэ почти сомкнулись на горле революции, когда он пинком вышиб дверь тамбура и ему в лицо дохнуло прохладной пустотой. Он шагнул в эту темную бездну без оглядки, и, только когда тренированное тело, верно сгруппировавшись, катилось по откосу, он понял, что удача дала ему уникальный шанс спасти дело революции. «Кто если не я, если не каждый из нас?» – часто думал он. Так же решительно за Зиапом прыгнул Фам ван Донг, и это его спасло. Уже потом был стремительный бег через хлещущие по лицу колючие кусты и прыжок в холодные воды Красной реки. Зиап не мог знать, что его жена, его нежная Минь Тай, едва успеет спрятать у родителей дочь, их маленькую Королеву Красных Цветов, перед тем как за ней самой придут жестокие, обозленные жандармы.

Зиап и его люди прятались в пещерах под шумными потоками водопадов, выныривая лишь в ночи, чтобы выйти в очередной рейд за оружием, провиантом и деньгами. «Кормиться в период войны надо за счет врага», – гласил канон, которому Зиап неуклонно следовал с самого начала своего воинского пути.

Когда ему передали весточку о жене, она была уже мертва, а ее изувеченное пытками тело впервые за годы мучений в застенках обрело вечный покой. Узнав о ее гибели, он почувствовал, как земля уходит у него из-под ног, и поначалу ему даже показалось, что это сломает его навсегда. Но уже на следующий день он понял, что именно на это и рассчитывали его враги, и с кристальной ясностью ощутил, как укрепляется его решимость мстить угнетателям своего мирного народа.

Ненависть к французскому капитализму жила в нем давно, как бы на уровне кровной мести. Ведь сначала они пришли за его отцом, давшим ему жизнь и достойное образование. Его скрутили на глазах у детей и замучили насмерть в местном отделении жандармерии. Зиап навсегда запомнил формулировку «за подрывную деятельность». Он не знал, что это значит, но уже тогда понял, чем займется, когда вырастет, – подрывной деятельностью.