Чахотка. Другая история немецкого общества - [60]
Авторы брошюры ставили вопрос о праве на жизнь тех, кто вел «балластное существование», «духовных мертвецов», «дефективных людей», «не только совершенно бессмысленных, но и вредных», «пустых человеческих оболочек»>[785]. Эти выражения вскоре станут смертным приговором для тысяч людей. Уничтожению подлежали душевнобольные, смертельно раненые, неизлечимо больные, в том числе раком и чахоткой>[786].
В 1921 году был опубликован другой программный документ по расовой гигиене — «Основы учения о наследственности человека и расовой гигиене», названный «Баур-Фишер-Ленц» по имени трех авторов — Эрвина Баура, Ойгена Фишера и Фрица Ленца, при этом собственно автором 800-страничного труда был в наибольшей степени Фриц Ленц>[787].
В том же году Ленц в своем труде «Человеческий отбор и расовая гигиена» назвал туберкулез благотворным средством евгеники: «Эта болезнь селится в домах бедноты и необразованной черни и искореняет их телесные и душевные недостатки, ослабляющие экономику страны и распространяющие невежество»>[788]. Ленц настаивал на стерилизации больных и инвалидов. «Не имеет значения, каким образом наследуется болезнь, важно, что вообще наследуется». Для Ленца расовая гигиена была проявлением христианской любви к ближнему во имя будущего поколения и еще не рожденных потомков>[789].
В конце 1920‐х годов расовая гигиена и евгеника окончательно утвердились как общественная идеология. Их представители — биологи, медики, психиатры — занимались теперь политикой и управлением, влияли на общество и экономику. Расово-гигиеническое сознание стало идеологией Веймарской республики при поддержке евангелической церкви, социал-демократов и женского движения>[790]. Понятия расовой гигиены, «неполноценности» и «расового превосходства» вошли в повседневный обиход, политическую, общественную и церковную риторику.
Всемирный экономический кризис еще больше обострил споры о национальном здоровье. Молодую республику поразила невиданная массовая безработица. В 1932 году в стране насчитывалось больше 6 миллионов безработных>[791]. Пришлось сократить не только пособия по безработице, но и медицинские страховки и пенсии>[792]. О дорогом лечении речи быть не могло, медицинская помощь сократилась до необходимого минимума. Широко зазвучала тема стерилизации. К концу Веймарской республики уже были готовы несколько законопроектов>[793]. «Общественное мнение в подавляющем большинстве — за принятие закона», — сообщалось в «Вестнике здоровья» уже Третьего рейха>[794].
Теперь речь шла не о помощи больным, но о том, как защитить от них общество — особенно от чахоточных, хотя в 1920‐х годах смертность от туберкулеза снова стала сокращаться>[795].
В 1930 году психиатр-нарколог Гельмут Ульрици предложил использовать больных как рабочую силу, не подвергая опасности здоровых: «Мне приходят на ум деревни прокаженных в Бразилии, о которых я узнал несколько лет назад»>[796]. Легочные больные не могли больше рассчитывать на поддержку врачей. В 1930 году на медицинской конференции на острове Нордерней прозвучало понятие «асоциальный открытый туберкулез»>[797]. Туберкулезный врач Эрвин Аугштайн назвал больных туберкулезом «социально непригодными» и причислил их к группе «общественно неполноценных», наряду с «полными идиотами, слабоумными, тунеядцами, бродягами, нищими, бездомными, пьяницами, проститутками, душевнобольными, деклассированными элементами, преступниками».
Так туберкулезных больных еще никогда не клеймили. Национал-социалистам осталось лишь подхватить уже существующую риторику. Врачи, которым доверились больные чахоткой, превратили своих пациентов в злостных, бесполезных, общественно опасных людей.
2. Расовая чистота и наследственность: здоровье как долг
Национал-социализм стремился подчинить всё общество законам биологии, создать расово «чистое» и «наследственно здоровое» народное тело, способное бороться за существование с внешними и внутренними врагами>[798]. Для этого нацию следовало очистить не только от «расово чуждых» элементов, но и от наследственных болезней. Общество было подчинено селекции и отбору, здоровье стало делом нации. «В расово чистом и наследственно здоровом арийском народном теле, — пишет историк медицины Альфонс Лабиш, — воплотилась национал-социалистическая утопия здоровья»>[799]. Состояние здоровья человека определяло его место в структуре нации и общества>[800]. Болезнь означала аутсайдерство. Главный врач гитлерюгенда издал справочник о здоровье с указанием: «Долг каждого немца — жить здоровым и трудоспособным. Болезнь означает провал. Сочувствовать больному нечего»>[801].
Здоровье не было больше подарком судьбы, оно стало долгом во имя благосостояния нации и расы. В представлении национал-социализма расово чистый и наследственно-здоровый народ был непобедим и превосходил всех остальных>[802]. Из идеального здорового социума надо изгнать всех «неполноценных» и нетрудоспособных. Терапевт и гомеопат Карл Кётшау требовал в 1938 году не щадить больных, даже если это ускорит их конец. «Я думаю о больных раком, туберкулезом, ревматизмом и другими хроническими недугами. Инвалида не следует освобождать от долга здоровья и трудоспособности, даже если это приведет к ухудшению его болезни. Другими словами, решение одно: либо трудоспособность, либо естественное искоренение»
