Чахотка. Другая история немецкого общества - [58]
ЧАСТЬ IV. ДИСКРИМИНАЦИЯ, ПРЕСЛЕДОВАНИЕ, УНИЧТОЖЕНИЕ. ТУБЕРКУЛЕЗНЫЕ БОЛЬНЫЕ ПРИ НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИЗМЕ
1. Дегенерация и вырождение: предшественники теории
Вера в неудержимый прогресс и постоянное развитие общества на рубеже XIX и XX веков всё больше сменялась ощущением кризиса и деградации. Казалось, что общество развивается в биологически неверном, патологическом направлении. Снизилась рождаемость — явный симптом социального упадка. Социологи жаловались, что среди «культурных слоев населения» сокращается детородный возраст, в то время как «неполноценные» сословия «размножаются» за счет «полноценных»>[752].
Эти метания между чувством национального величия и страхом вырождения подготовили почву для в высшей степени самонадеянной идеи XX века: улучшения отдельного человека и всей нации, планирования человека будущего на основании его наследственности.
Фрэнсис Гальтон, двоюродный брат Чарльза Дарвина, основал в Англии движение, для которого в 1883 году сформулировал понятие «евгеника». По определению Гальтона, евгеника (от греческого εὐγενής — благородного происхождения) — это «наука, которая изучает факторы, способные благотворно повлиять на врожденные качества расы и развить эти качества для наибольшего блага общества»>[753]. Исходя из теории Дарвина о том, что в «борьбе за выживание» слабые и нежизнеспособные виды «отбраковываются» путем «естественного отбора»>[754], Гальтон предположил возможность «искусственного отбора» среди людей. Он полагал, что биологическая модель применима к социуму и политике>[755].
Евгеника быстро стала международным движением, в частности, у нее было много приверженцев в США. Германский вариант евгеники был назван «расовой гигиеной». Этот термин сформулировал врач Альфред Плётц в своем главном труде «Ценность нашей расы и защита слабых. Основы расовой гигиены» (1895) — собственном учении о продолжении человеческого рода. В его селекционной утопии раса имеет преимущество над индивидуумом, является носителем всеобщей совокупности генетического материала, который следует беречь и пестовать. Цель расовой гигиены — биологическая генетическая селекция, «выведение витальной расы»>[756]. «Половая селекция» жизнеспособных особей, сильных и генетически превосходных, «общественно лицензированных» молодых людей с наилучшей «генетической плазмой» позволят остановить вырождение.
В обществе, каким представлял его себе Плётц, не было места больным и слабым. Лечение больных есть вмешательство в законы природы и в естественную борьбу за выживание, в естественный отбор, который призван «искоренить» «неполноценных», а прирост среди населения нежизнеспособных особей «противоестественен»>[757]. Плётц не признавал медицинских страховок и пособий по безработице, гигиены и современной медицины, даже помощи при родах>[758]. Угрозу вырождения может предотвратить принудительная стерилизация «неполноценных»>[759].
Подобная селекционная утопия основывалась на убеждении, что люди от рождения не равны. Ценность каждого индивидуума обусловлена его склонностями и свойствами, и борьба за выживание заложена в человеке на клеточном уровне>[760].
Расовая гигиена стремилась создать для нации будущего «здоровое тело», предотвращая распространение больного генофонда. Среди прочего к представителям больного биоматериала относились и чахоточные. Возбудитель болезни был известен, но ведь она почему-то поражала не всех подряд. Может быть, чахотка — наследственный недуг? Или, как полагали некоторые расовые гигиенисты и врачи, предрасположенность передается от родителей детям>[761]? Вопрос о наследственных болезнях стал отдельной научной дисциплиной для приверженцев расовой гигиены и евгеники>[762].
В 1905 году Плётц основал Общество расовой гигиены. Одним из его членов, среди прочих, стал писатель Герхарт Гауптман, чья пьеса «Перед восходом солнца» повествует о вырождении крестьянской семьи, а также гигиенист Альфред Гротьян, о котором речь уже шла выше>[763]. В 1912 году Гротьян, ранний поборник евгеники, определил, что вырождение есть «телесное и духовное ухудшение потомства по сравнению с предыдущим поколением, которое может быть рассмотрено как безупречное или, по крайней мере в среднем, по большей части без изъянов»>[764]. Гротьян, невропатолог, терапевт общей практики и ученый-социогигиенист, исследовал влияние социально-экономических факторов, таких как доход, условия проживания, питание, на здоровье и болезнь нации>[765]. Он ратовал за устранение причин социального неравенства и одновременное оздоровление населения, но успехи социальных реформ считал весьма скромными. Наследственность представлялась ему всё более значительным фактором и темой
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Михаил Евграфович Салтыков (Н. Щедрин) известен сегодняшним читателям главным образом как автор нескольких хрестоматийных сказок, но это далеко не лучшее из того, что он написал. Писатель колоссального масштаба, наделенный «сумасшедше-юмористической фантазией», Салтыков обнажал суть явлений и показывал жизнь с неожиданной стороны. Не случайно для своих современников он стал «властителем дум», одним из тех, кому верили, чье слово будоражило умы, чей горький смех вызывал отклик и сочувствие. Опубликованные в этой книге тексты – эпистолярные фрагменты из «мушкетерских» посланий самого писателя, малоизвестные воспоминания современников о нем, прозаические и стихотворные отклики на его смерть – дают представление о Салтыкове не только как о гениальном художнике, общественно значимой личности, но и как о частном человеке.
«Необыкновенная жизнь обыкновенного человека» – это история, по существу, двойника автора. Его герой относится к поколению, перешагнувшему из царской полуфеодальной Российской империи в страну социализма. Какой бы малозначительной не была роль этого человека, но какой-то, пусть самый незаметный, но все-таки след она оставила в жизни человечества. Пройти по этому следу, просмотреть путь героя с его трудностями и счастьем, его недостатками, ошибками и достижениями – интересно.
«Необыкновенная жизнь обыкновенного человека» – это история, по существу, двойника автора. Его герой относится к поколению, перешагнувшему из царской полуфеодальной Российской империи в страну социализма. Какой бы малозначительной не была роль этого человека, но какой-то, пусть самый незаметный, но все-таки след она оставила в жизни человечества. Пройти по этому следу, просмотреть путь героя с его трудностями и счастьем, его недостатками, ошибками и достижениями – интересно.
«Необыкновенная жизнь обыкновенного человека» – это история, по существу, двойника автора. Его герой относится к поколению, перешагнувшему из царской полуфеодальной Российской империи в страну социализма. Какой бы малозначительной не была роль этого человека, но какой-то, пусть самый незаметный, но все-таки след она оставила в жизни человечества. Пройти по этому следу, просмотреть путь героя с его трудностями и счастьем, его недостатками, ошибками и достижениями – интересно.
Борис Владимирович Марбанов — ученый-историк, автор многих научных и публицистических работ, в которых исследуется и разоблачается антисоветская деятельность ЦРУ США и других шпионско-диверсионных служб империалистических государств. В этой книге разоблачаются операции психологической войны и идеологические диверсии, которые осуществляют в Афганистане шпионские службы Соединенных Штатов Америки и находящаяся у них на содержании антисоветская эмигрантская организация — Народно-трудовой союз российских солидаристов (НТС).
Уже название этой книги звучит интригующе: неужели у полосок может быть своя история? Мишель Пастуро не только утвердительно отвечает на этот вопрос, но и доказывает, что история эта полна самыми невероятными событиями. Ученый прослеживает историю полосок и полосатых тканей вплоть до конца XX века и показывает, как каждая эпоха порождала новые практики и культурные коды, как постоянно усложнялись системы значений, связанных с полосками, как в материальном, так и в символическом плане. Так, во времена Средневековья одежда в полосу воспринималась как нечто низкопробное, возмутительное, а то и просто дьявольское.
Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях.
Мэрилин Ялом рассматривает историю брака «с женской точки зрения». Героини этой книги – жены древнегреческие и древнеримские, католические и протестантские, жены времен покорения Фронтира и Второй мировой войны. Здесь есть рассказы о тех женщинах, которые страдали от жестокости общества и собственных мужей, о тех, для кого замужество стало желанным счастьем, и о тех, кто успешно боролся с несправедливостью. Этот экскурс в историю жены завершается нашей эпохой, когда брак, переставший быть обязанностью, претерпевает крупнейшие изменения.
Оноре де Бальзак (1799–1850) писал о браке на протяжении всей жизни, но два его произведения посвящены этой теме специально. «Физиология брака» (1829) – остроумный трактат о войне полов. Здесь перечислены все средства, к каким может прибегнуть муж, чтобы не стать рогоносцем. Впрочем, на перспективы брака Бальзак смотрит мрачно: рано или поздно жена все равно изменит мужу, и ему достанутся в лучшем случае «вознаграждения» в виде вкусной еды или высокой должности. «Мелкие неприятности супружеской жизни» (1846) изображают брак в другом ракурсе.