Цесаревич Вася - [28]

— Вот как-то так, Василий Иосифович. Только очень жаль, что фильм закончился на самом интересном месте, — Дзержинский зачем-то потеребил бородку и с надеждой спросил. — А нельзя как-то…

Он кивнул на застывшее на стене изображение спины купца первой гильдии Ивана Георгиевича Жабокритского, но Василий помотал головой:

— Помилуйте, Феликс Эдмундович, я же не волшебник. Голем живёт два часа, а после влитого опиума он вообще мало на что способен.

— Да это я так, из стариковской вредности ворчу, — улыбнулся Дзержинский. — Здесь информации столько, что можешь готовить грудь к ещё одному ордену. Сегодня же представление напишу и отвезу лично. Но учти, если попадёшься на глаза Николаю Ниловичу, то награждать придётся посмертно.

Красный криво усмехнулся, показывая что оценил шутку, и поёжился:

— Да, с Бурденко неловко получилось. Он старался, а я сбежал.

— Я ему позвоню и объясню государственной необходимостью.

— Думаете, поверит?

— Нет, не поверит, но ругаться будет в два раза меньше. Советую заехать и извиниться, но не сегодня. Дай ему время остыть.

— Я сегодня и не могу, — ответил Красный. — Мне ещё перед семейством Бонч-Бруевичей за прогулянные Лизаветой занятия ответ держать.

— Вот в этом могу помочь, — Феликс Эдмундович достал из ящика стола официальный бланк с двуглавыми орлами, и написал, проговаривая вслух. — То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства. Число, подпись, печать… Годится?

— Спасибо, — искренне поблагодарил Василий. — Дайте мне ещё одну такую же бумагу, и я заберу у графа Бронштейна его дирижаблестроительный завод.

— Бронштейн в розыске, — скривился Дзержинский. — Скрылся сегодня ночью, имитировав свой арест. Нарушение подписки о невыезде подразумевает конфискацию имущества, так что недели через две выкупишь завод у казны законным путём по остаточной стоимости. А с учётом наград можешь рассчитывать на беспроцентную рассрочку платежа. Вот только зачем тебе завод?

— Да так, есть у меня одна мечта.

— Ты не похож не мечтателя.

— Это почему же? — удивился Красный. — Мечты, Феликс Эдмундович, это то, чего можно добиться трудом, талантом, упорством. Остальное — пустые грёзы.

Дзержинский в очередной раз улыбнулся и посмотрел на зазвонивший телефон:

— Ладно, иди, философ. Бороду не забудь на место приклеить.

— Иду, — согласился Вася. — А у вас нет лишнего браунинга взаймы? А то ощущение, будто без штанов хожу.

Феликс Эдмундович на мгновение задумался, и выдвинул нижний ящик стола:

— Лишнего нет, но возьми вот этот. Но с возвратом!

Красный посмотрел на серебряную табличку с дарственной надписью «Феликсу Дзержинскому от Александра Бенкендорфа» и кивнул:

— Обязательно верну.

В приёмной никто не обратил внимания на вышедшего из кабинета шефа жандармов хромающего старика с криво наклеенной бородой. Собравшиеся здесь люди повидали на своём веку всякое, а некоторые, как Дарья Христофоровна Ливен, смотрели на это куда больше века.

Старичок молча поклонился всем сразу, с благодарностью кивнул на слова адъютанта про ожидающий у седьмого подъезда автомобиль по номером восемьсот двенадцать, взял за руку сидевшую на диванчике гимназистку, и они вдвоём чинно удалились.

Автомобилем оказался маленький и неприметный «Форд Селигер» производства Серпуховского завода. Раньше Красному не приходилось на таких ездить из вполне обоснованного опасения, что дребезжащая жестянка развалится по дороге. Но к этой машине явно приложили руки и голову кудесники от жандармерии, и при внешней убогости фордик пофыркивал как бы ни стосильным двигателем, а слегка просевшие рессоры намекали на бронированный кузов. Стёкла тоже внушали уважение своей толщиной.

— Куда сейчас? — Лиза Бонч-Бруевич с опаской устроилась на заднем сиденье не отличающегося комфортом автомобиля. — Домой меня завезёшь?

— Завезу, — кивнул Василий. — Только вот сам переоденусь, да театральный реквизит в гимназию вернём. Или ты хочешь похвастаться моей бородой перед родственниками?

Лизавета захихикала, а водитель тронул машину с места, на удивление быстро набирая скорость. Адреса он не спрашивал — инкогнито Василия на жандармерию не распространялось. Зато распространялась забота о безопасности, на что намекали закреплённые в держателях пистолеты-пулемёты.

— Интересно ты живёшь, Вася, — Лиза провела пальцем по воронёному стволу скорострельной машинки Фёдорова. — Дуэли, покушения, похищения, тайные операции.

— Это не я так живу, — вздохнул Красный. — Это меня так живут. Как будто напрашивался.

— Так не в укор, а с завистью говорю.

— Нашла чему завидовать, — Вася яростно почесал приклеенную бороду.

— Ну не скажи, — Лизавета с грустью покачала головой. — Вот у меня жизнь спокойная, размеренная, и потому скучная до омерзения. Да ещё расписана на годы вперёд, и правилами приличия огорожена, как флажками на волчьей охоте. А я, между прочим, летать хочу, а не в Ботаническом саду померанцы на берёзы прививать.

— В каком саду?

— В любом. У меня же к землепользованию природная предрасположенность.

— А что тебе в этом не нравится?

Василий действительно не понял суть проблемы. Одарённые со склонностью к землепользованию весьма уважаются в Российской Империи, и знатнейшие фамилии не гнушаются работать над повышением плодородия или выведением высокоурожайных сортов. Да что говорить, если два года назад сам Пётр Аркадьевич Столыпин возглавил борьбу в нашествием саранчи в Туркестане, и получил орден Андрея Первозванного за ядовитые для насекомых сорта пшеницы и хлопка.