Церковь и политический идеал - [262]

Национальное с этих позиций воспринимается как «отжившее», «закостенелое», «замкнутое», «ограниченное». Плохим является национальное государство, потому что даже при всех демократических институтах, которые в нем функционируют, оно имеет свои самостоятельные интересы. Национальные границы сдерживают частную инициативу, волейневолей ограничивают свободу личности и, главное, экономическую ее составляющую, препятствуют общественным связям и формированию единого рынка. Плохим является и национальное право, потому что оно, в сущности, выросло из местных обычаев, нравов и содержит в себе массу рудиментов, несовместимых с идеей свободы и справедливости в современном понимании этих терминов.

Не отвечает запросам пытливого ума гуманиста и национальный дух, где превалируют свои традиции. Сравнительно с общечеловеческими ценностями они выглядят ограниченными и устаревшими, «цепляние» за них может являться основой межнациональных конфликтов. Международное, а вернее – интернациональное общение, говорят нам, лишено этих предрассудков, основано на незыблемых и единых нравственных ценностях, выработанных человечеством за тысячелетия своего существования, доступных любому сознанию, любому человеку с каким угодно цветом кожи.

Насколько бы ни были хороши с этой точки зрения национальные традиции, но они формировались во время «оно», т.е. морально и физически устарели. Гуманизм охотно признает их роль и место в общецивилизационном историческом прогрессе, но отказывается взять с собой в «новое время», где безальтернативно господствует правовой экуменизм.

Нация предполагает индивидуальность, исключительность, хотя бы в части признания за носителями ее духа и культуры собственных национальных интересов и задач. Либерализм не может смириться с этим, он знает категорию «индивидуальность», но только применительно к отдельной личности, а не к целым группам населения. Поэтому вслед за нацией должна уйти и единственная форма ее организации – государство. Этот вывод далеко не всегда напрямую провозглашается идеологами либерализма, но совершенно логичен, если мы учтем следующие обстоятельства.

Во-первых, для демократизма и гуманизма необходимо раз и навсегда отказаться от формы, которая всетаки позволяет если не сохранить, то, по крайней мере, способствует возрождению национальной идеи, совершенно неприемлемой для данной идеологии. Во-вторых, договорное основание формирования свободного общества, столь значимое для идеологии «личных прав», встречает в государстве своего вечного оппонента. Даже в условиях самой широкой демократизации общества верховная власть всегда рассматривает своих граждан в качестве подданных.

Отношения власти и подчинения не исчезнут до тех пор, пока существует государство, в своих целях интерпретирующее идею общего блага и порядка. Уже самим фактом своего рождения личность ставится в зависимость от государства, связано им. Например, предположим, что все государства мира принимают и закрепляют законодательно «права и свободы личности», но это еще не означает, что и механизм их реализации будет носить тождественный характер: гдето он полнее, а гдето беднее по содержанию. В одних политических условиях гражданское общество может играть большее влияние на политическую власть, а при других – меньшее.

В-третьих, если уж мы затронули вопрос о гражданском обществе, то следует отметить, что его идеологи исходили из того стойкого убеждения, согласно которому именно негосударственное общение является наиболее эффективным, оно же максимально соответствует интересам личности[931].

Те макроформы, первейшими из которых являются нация и государство, по мнению учителей индивидуализма, уже доказали свою несостоятельность в современных условиях. Лица имеют возможность организовываться в условиях гражданского общества лишь в том случае, когда никакая внешняя сила не в состоянии помешать этому процессу самореализации индивидуального «я». Именно об этой микроорганизации лиц, где в основании лежат сиюминутные выгоды и желания, как спасительной формуле максимального учета личных интересов и ниспровержения тоталитаризма в любых его проявлениях и говорит современный американский футуролог Э.Тоффлер[932].

Это предположение, казалось бы, подтверждается и практически. Национальные государства все более и более становятся интернациональными, факт их наполнения инородными элементами, иногда превосходящими по численности титульную (государствообразующую) нацию, не оставляет сомнений. В результате политические союзы становятся все менее и менее национальными.

Иными словами, государство, как тысячелетний тип организации и функционирования общества, должно уйти, уступив пальму первенства, к примеру, Всемирной Конфедерации Народов, субъектами которой могут (или должны) стать всевозможные человеческие союзы – малые общины, мининациональные сообщества, профессиональные союзы, религиозные секты и любые иные образования, вплоть до «клуба любителей пива»: мало ли по какому признаку люди захотят объединиться? В этот мир всеобщего счастья и благоденствия дороги открыты любому союзу, вне зависимости от того, по какому признаку люди объединены в нем. Более того, принадлежность к той или иной группе не есть – по мысли теоретиков этого направления – явление статическое, она не может ограничивать «священного права» человека на самоопределение: он вправе входить и выходить свободно из союзов в зависимости от своих настроений и планов, какими бы странными и мимолетными они ни казались.