Церковь и политический идеал - [261]

Именно этим и объяснима та безудержная, животная ненависть, какую проявляют в наши дни люди, выросшие без Христа, не дошедшие до Церкви. В нас присутствует живая потребность в духовной жизни, врожденное в каждом великороссе инстинктивное чувство государственности, желание организованной и справедливой власти. Но они, к сожалению, не подкреплены сегодня ни административно, ни идеологически, ни духовно. Загнанное положение нашей нации в мире, глумление над нашими соотечественниками в ближнем зарубежье и даже у себя дома вызывает естественную реакцию пробуждения национального самосознания.

Но без Церкви, без обращения к традиционным христианским основам нашей национальной государственности эти стремления порождают только тот псевдонационализм, который либеральствующая публика рада выставить на всеобщее осуждение и посмешище в качестве отрицательного образчика, живого пугала. И тут же приписывает этот результат Церкви в качестве плода ее деятельности, хотя ясно, что это ложь. Чем дольше наш нынешний русский патриотизм будет носить характер больного, горделивого самовозвеличения, перманентно переходящего в язычество и оккультизм, тем меньше шансов остается нам для того, чтобы воссоздать свою былую славу и величие, быть достойными памяти предков. Они шли за Христом и создали Святую Великую Русь, мы же забыли Его и, как следствие, потеряли себя.

…Наше государство тяжело больно, дух наш во многом поражен. Но через Церковь, через возрождение нашей национальной, государственной идеи и возможно единственно наше спасение как великого русского православного народа. Сила Русского государства – в нас, а наша сила – в Правде, т.е. в Боге.

2003 г.

«Прогресс» отрицательной нравственности… и общество будущего

I

Идея свободной личности, мерилом и универсальным ограждением интересов которой выступает право (закон), лишается своей содержательности и утрачивает основополагающее значение для доктрины индивидуализма, если мы проигнорируем вопрос о цели всемирноисторического развития человеческого общества, то, к чему следует стремиться. Что это за развитие, результат которого не определен?

Представление о прогрессе, поступательном движении истории от низших форм к высшим оправдывает себя лишь в том случае, когда присутствует убежденность в возможности достижения неких высших форм общественной организации. В противном случае, как легко убедиться, утрачивается сам критерий оценки, не с чем становится сравнивать бывшие и нынешние исторические события, невозможно определить значение тех или иных политических, правовых и социальных институтов, которые порождал гуманизм и либерализм.

Как известно, в общих чертах цель этих учений определена достаточно ясно: общество социальной справедливости и социального благоденствия, где потребности человека смогут, наконец, получить наивысшее удовлетворение. В крайнем случае, где будут заложены основы такого социального строя, при котором создадутся условия их удовлетворения, где индивидуальная свобода сможет реализовать себя наилучшим способом[930].

Хотя видение общественного идеала разнится между собой – от утопий, предельно конкретных по своему содержанию, до дискретных гипотез, где стремление к цели едва ли не подменяет ее саму, относительно интересующего нас вопроса это – частности. Существенным является другое: убежденность в первую очередь в самой возможности гармоничного построения общества на началах индивидуальной свободы, права и принципах социальной справедливости. Вера в то, что в условиях свободного рынка, конкуренции, правовых гарантий, закрепляющих «права человека», при наличии демократических институтов личная инициатива и свободное общество смогут принципиально (а, быть может, и окончательно) разрешить основные политические и социальные противоречия как прошлых, так и нынешних дней.

Самодостаточность этих начал такова, что сравнительно с ними становятся ненужными, малоинтересными и даже вредными некоторые формы, которые сопровождали человечество в течение тысячелетий его существования. В частности, достижение правового и социального идеала становится возможным только при принципиальном отрицании национальных основ (в любых проявлениях) во имя общечеловеческих ценностей. Если свобода личности есть главным образом социальноправовая и экономическая категория, то и определять ее нужно не только качественно и количественно (по реестру прав и свобод, закрепленных законодательно и государством реально обеспеченных), но и по территориальному признаку.

Почему «свободы», отстаиваемые гуманизмом, должны быть реализованы в отношении – в идеале, конечно, – любого лица и в любом месте? Потому, что человек везде одинаков. Кроме того, он потенциально может восхотеть реализовать свою свободу в любых условиях и в каком угодно государстве. Если все счастье человека – в его руках, если он и есть двигатель прогресса и великий преобразователь Вселенной, то стремление придать социальному идеалу, демократизму и «правам личности» общепланетарные масштабы (а в перспективе – космические) выглядит вполне последовательным. Если правовая норма закрепляет то, что разумом определено как «наилучшее», то разве можно разум ограничивать какимито внешними условиями? Здесь присутствует один неизменный критерий: способствуют ли условия развитию демократизма и гуманизма или нет. В результате и свобода, и право, и принципы социальной справедливости приобретают устойчивые космополитические черты.