Церковь и политический идеал - [259]

Удивительно ли, что именно после рождения «третьеримской» идеи, т.е. с XV— XVI столетия, мы стали являть себя миру в далеко не самом выгодном свете. «Насчет созидания, насчет творчества, самобытного устроения, прочности и т.п., – писал К.Н. Леонтьев, – Россия остается еще сфинксом; способна ли она ко всему этому – еще вопрос, и очень горький даже. Но что касается до способности всеразрушения – в этом ее никто не превзошел. Все слабое или маломальски ослабленное вокруг России одно за другим рушится и гибнет: Казань, Астрахань, Сибирь, Малороссия, Швеция, Польша, Турция, Кавказ, азиатские ханства… Смешно даже видеть и читать, когда наши обижаются или притворяются обиженными тем, что Запад нас боится! Не то страшно, чего хочет великий народ, а то страшно, что он нечаянно, быть может, иногда, да делает»[926].

Разумеется, в настоящей работе мы говорим о крайних страницах нашей истории, о тех негативных сторонах нашей жизни, которые периодически возрождались вновь и вновь, унося корабль Русской государственности от заповеданных фарватеров. Молчать о них – себе дороже, и если мы все еще пытаемся честно говорить о собственных перспективах, то утаивать недостатки – настоящее преступление перед Русской церковью и русским народом.

Кто живет без печали и гнева,

Тот не любит отчизны своей…

Н.А. Некрасов

Конечно, умение русского человека сносить нужды и его терпение принимают иногда беспрецедентный характер. Да, существовал Русский царь, исполненный чувства своего долга, «первый слуга своего народа». Были великие святители, аскеты, отшельники, юродивые. Но все это носило пестрый и бессистемный характер, не было того «общественного строя», той «общественной правды», о которых говорил В.С. Соловьев. А потому картины блистательной и героической христианской жертвенности легко перемешивались с самыми негативными проявлениями деспотии и бескультурья.

По счастью, Божьей милостью в самые трудные минуты нам были дарованы Лекари, умевшие обуздать и наши недостатки, и выявить внутренние способности, о которых мы даже не всегда и подозревали. «Когда “Третьему Риму” грозила опасность неверно понять свое предназначение и явиться исключительно восточным царством, Провидение наложило на него тяжелую и грубую руку Петра Великого. Он беспощадно разбил твердую скорлупу исключительного национализма, замыкавшую в себе зерно русской самобытности, и смело бросил это зерно на почву всемирной истории. Реформа Петра Великого была в высшей степени оригинальна именно этим смелым отречением от народной исключительности (от мнимой поверхностной оригинальности), этим благородным решением отказаться от народного самолюбия ради народного блага, порвать с прошедшим народа ради народной будущности»[927].

Напротив, «утверждаясь в своем национальном эгоизме, обособляясь от прочего христианского мира, Россия всегда оказывалась бессильной произвести чтонибудь великое или хотя бы значительное»[928].

Для того чтобы идти своим путем христианской Державы, пример который нам дала блистательная Византия и прежние христианские европейские державы (при всех искажениях и отклонениях, вызванных и папизмом, и языческими атавизмами древнегерманских элементов), не нужен “Третий Рим”, уводящий нас с пути кафолического вселенского христианства на тропинку национальной ограниченности, вечного самооправдания и оправдания перед всеми иными, невежества и одиночества.

И как не согласиться с В.С. Соловьевым, который, трезво и прозорливо описывая нашу будущность, утверждал: «Все более и более глубокое проникновение началами общечеловеческой христианской культуры, сопровождаемое постоянным критическим отношением к своей общественной деятельности – вот единственный путь, чтобы развить все положительные силы русской нации, проявить истинную самобытность, принять самостоятельное и деятельное участие во всемирном ходе истории»?![929]

2020 г.

Православие и национальная идея

Две крайности демонстрирует нам в настоящее время общественная жизнь, когда речь заходит о национализме. В первую очередь позиция, согласно которой Православие как религия, не знающая ни эллина, ни иудея, в принципе индифферентна национальной идее или даже враждебна ей. И, во-вторых, провозглашение примата расовой принадлежности над духовными ценностями, своеобразный поиск «истинной русской крови», «племенной родословной». Стоит ли говорить об ущербности обоих направлений, коих роднит какаято крайняя односторонность и ограниченность мировоззрения, рождающего этих больных детей человеческой мысли? Повидимому, стоит, если патриотизм – неотъемлемая часть национального самосознания – начинает признаваться антиканоническим учением и вообще «ересью», а наиболее массовым проявлением национальной идеи в наши дни становятся демонстрации скинхедов.

Церковь действительно не акцентирует внимания на расовых, племенных различиях, проповедуя слова Спасителя об образе Божием, запечатленном в каждом из нас. Но относятся эти замечательные слова в первую очередь к завету Христа о любви человеком ближнего своего. И понимать их следует применительно к нашей теме в том смысле, что вне зависимости от цвета кожи и народности каждый, рожденный на земле, может спастись, исполняя Новый Завет. Православие возносит человека в область духа, предлагая ему презреть земные, ограниченные блага. Но оно, отнюдь, не призывает к отрицанию земного бытия или природных различий, какие Господь положил между всеми нами. Во имя небесной жизни Церковь призывает к земному подвигу, не отрицая ни природный мир, созданный Творцом, ни его законы и закономерности. Церковь, конечно, есть первое отечество. Но разве рядом нет и не может быть отечества земного? Неужели, создав Церковь, Христос проклял государство?