Центровые - [61]

Хорош Бочкарев был у щитов. Широкий, с крепкими бицепсами, он выигрывал схватку под кольцом и, как Отар Коркия, буквально запихивал мяч в корзину. Отработал средний бросок, крюк, проход. Выполнял эти приемы неэффектно, но вовремя и результативно. Заводила, с задатками неплохого актера, он был популярен среди болельщиков и ценил эту популярность, старался всегда быть ее достойным, стремился быть в центре внимания. Первым в ЦСКА он купил «Волгу». Даже жену выбрал, словно для увеличения ажиотажа вокруг себя, — дочь легендарной чапаевской Анки–пулеметчицы.

Сегодня, конечно, можно только удивляться, как это с ростом 186 см Бочкарев играл центровым. Тем более что даже в его время уже было немало центровых с ростом далеко за 2 м. Напомню также, что рост нашего защитника Стаса Еремина —180 см, а капитана «Жальгириса» 80‑х Вальдемараса Хомичюса — 190, тоже защитника. Бочкарев же, повторяю, был центровым. И не один, не два года.

Хотя с каждым новым сезоном ему приходилось все труднее и труднее. Противостоять гигантам новой формации он уже не мог. Но Бочкарев не был бы Бочкаревым, если бы смирился с этим. Нет, он нашел для себя место на поле: научился выходить из привычной для чистого центрового зоны, переквалифицировался на амплуа второго центра, удачно взаимодействовал с великанами, помогал им.

И все равно его неумолимо тянуло к щиту, какая–то сила словно притягивала его туда, где от него всегда было немало пользы. Говорят, привычка — вторая натура. А Аркадий привык играть главным центровым — еще со времен «Спартака». Естественно, за столько лет у него выработался определенный стереотип. И ему казалось, что он по–прежнему нужнее всего вблизи щитов. Но, как ни тяжело ему было, пришлось все же расстаться с излюбленной игрой. И тогда — это отличает выдающе–ося мастера от рядового игрока — уже в конце карьеры Аркадий и научился играть так, как я описал чуть выше, научился действовать чаще в пас, уходил в поле, облюбовал зону в радиусе 6–7 м от кольца. И здесь сражался самоотверженно, стойко, оставаясь самим собой, прежним — нацеленным на борьбу и в поле, и под щитами, на борьбу с высокорослыми конкурентами. И в этой борьбе он не сдавался никогда.

Евгений Никитин

Об этом человеке мне особенно приятно рассказать. Женя — мой давний друг, сослуживец, однокурсник, партнер по команде училища в Ленинграде, где мы служили солдатами, и по сборной Ленинграда. Команда в училище была неплохая. В ней играли Павел Воронин, великолепный баскетболист и волейболист, врач училища, Владимир Кондрашин, будущий заслуженный тренер СССР, Иван Булгаков, еще один мой товарищ юношеских лет, также партнер по сборной Ленинграда, Юрий Трохов, Юрий Свидерский, Семен Тетельбаум, ныне полковник.

Вместе с Женей мы учились в институте физкультуры на улице Карла Маркса и, естественно, играли за институтскую команду (играли также и в гандбол). Затем нас обоих пригласили в команду ЛДО (впоследствии СКА), которая с 1949 по 1953 год была чемпионом города на Неве. Ну а потом наши пути разошлись: он получил направление в Минск, а я в Ригу.

Мне Женя казался великаном. Еще бы, центровой, чей рост 186 см. И как игрок он конечно же был не чета мне. Уже в 1951 году его взяли в сборную СССР, Женя стал чемпионом Европы в Париже, играл рядом с такими асами, как те же «четыре К», а также Бутаутас, Власов, Колпаков, Моисеев, легендарный Лысов… Даже сейчас помню, как я был рад и горд за друга, когда он вернулся из Франции с золотой медалью, с европейской известностью и признанием. Еще бы, столько лет мы были вместе: росли, учились, играли, да и жили рядом — на Петроградской стороне…

Я, правда, тоже верил, что окажусь в сборной страны. Тренировался намного больше других, в том числе и Жени, и остальных сверстников. Ночами приходил в спортзал, бросал и бросал по кольцу, не жалея себя. Стал стабильно попадать, причем и издали тоже, отлично водил, пасовал, быстро бегал. Но… рост, рост. Даже тогда таким малышам, как я, трудно было пробиться в классную команду, и тем более в сборную страны. Первое мне удалось, что многих удивляло, второе — нет. Поэтому свои амбиции я вынужден был удовлетворять хоть и в баскетболе, но не на площадке, а рядом с ней — тренером.

Женя же играл, и играл хорошо, полезно, был на виду. Уже в 18 лет это был вполне сформировавшийся мастер.

Никитин не был особенно быстр, внешне вообще казался увальнем, действовал неторопливо, как бы нехотя, но с большой пользой. Он был среди первых наших высоких, кто увлекся броском крюком и довел его до кондиции, считал этот прием своим фирменным блюдом. Был вынослив, хорошо защищался, активно боролся под щитами, где с ним происходила какая–то непонятная метаморфоза, нечто похожее на то, что было и с Серцявичюсом. Женя как бы вытягивался выше своего роста: приподнимется на цыпочки, вытянет руки — и вроде уже выше всех, глядишь, и мяч у него, хотя противостояли ему центровые и повыше, и посильнее. Побеждал он за счет правильного выбора места, тактической сметки.

Но все же самая характерная его черта — коллективизм. Ведь Женя умел красиво забивать: и двумя руками от головы, и крюком, но всегда с удовольствием уступал право завершающего броска товарищу. Сам же занимался наиболее трудной и зачастую неблагодарной черновой работой.