Цена соли - [5]

— Их называли екатерининскими платьями. Помнишь? Это я их создала. Они все вышли из моего магазина в Квинсе. Они были ого какими популярными, да! — миссис Робичек поднялась с кровати и направилась к маленькому сундуку, стоявшему у стены. Она открыла его и, не прекращая бормотать, начала вытаскивать оттуда платья из темной, тяжелой на вид ткани, и ронять их на пол.

Миссис Робичек взяла в руки темно-гранатовое бархатное платье с белым воротничком и крошечными белыми пуговками, которые доходили до V-образного выреза на передней части прямого лифа.

— Видишь, у меня их сколько? Это я их сделала. Остальные магазины скопировали модель, — она прижала платье к подбородку, и над белым воротничком нелепо замаячила ее уродливая голова. — Нравится? Я тебе одно подарю. Иди сюда. Иди сюда, примеряй!

Терезу затошнило при одной мысли о примерке. Вот бы миссис Робичек угомонилась и снова прилегла отдыхать! Но Тереза послушно встала и, словно у нее не было собственной воли, подошла к ней.

Миссис Робичек дрожащими настойчивыми руками прижала черное бархатное платье к Терезе, и та вдруг поняла, что точно так же миссис Робичек дожидается покупателей в магазине и торопливо нахлобучивает на них свитера, потому что по-другому она просто не умеет. Тереза припомнила, что миссис Робичек говорила, что работает в «Франкенберге» четыре года.

— Тебе больше нравится зеленое? Примеряй его.

Терезе на мгновение заколебалась, и миссис Робичек бросила это платье и вытащила другое, темно-красное.

— Я уже пять штук продала девочкам в магазине, но тебе я одно отдам так. Это остатки, но они все еще в моде. Это нравится тебе больше?

Красное нравилось Терезе больше. Ей нравился красный цвет, особенно вишнево-красный, и ей нравился красный бархат. Миссис Робичек подтолкнула ее в угол, где она могла раздеться и положить вещи на кресло. Но она не хотела платья, не хотела, чтобы ей его отдавали. Это напоминало о том, как ей отдавали ношеные вещи в монастырском приюте, потому что ее считали практически одной из сирот — добрая половина воспитанниц никогда не получала посылок из дома. Тереза стащила свитер и почувствовала себя полностью голой. Она обхватила себя руками за плечи. Тело было холодным и ничего не чувствовало.

— Это я пошила, — восторженно бормотала миссис Робичек самой себе, — как же только я шила, с утра до ночи! У меня работало четыре девочки! Но глаза у меня стали сдавать. Один ослеп, вот этот вот. Надевай платье!

Она рассказала Терезе об операции на глазах. Глаз ослеп не полностью, только частично. Но он очень болел. Глаукома. И до сих пор болит. А потом еще спина. И ноги. Косточки на пальцах.

Тереза поняла, что ей рассказывают обо всех бедствиях и неудачах, чтобы она поняла, как же так вышло, что миссис Робичек так низко пала и опустилась до работы в универмаге.

— Подошло? — уверенно спросила миссис Робичек.

Тереза посмотрелась в зеркало на двери гардероба. Там отразилась высокая стройная фигура с вытянутой головой, которая, казалось, была залита по контуру ярко-желтым светом, переходившим в ярко-красные полосы на каждом плече. Платье ниспадало прямыми изящными складками почти к самым ее щиколоткам. Такое платье носили королевы в волшебных сказках, и было оно краснее крови. Она отступила на шаг и подобрала свободно свисавшее платье сзади так, чтобы оно обтягивало ее бока и талию, и снова посмотрела в зеркало в свои же темно-карие глаза. Она узнавала себя. Так вот какая она — не та девочка в скучной клетчатой юбке и бежевом свитере, и не та девушка, которая работает в отделе кукол в «Франкенберге».

— Тебе нравится? — спросила миссис Робичек.

Тереза все еще рассматривала собственные, на удивление неподвижные губы, чьи очертания она могла видеть очень ясно, хотя на них сейчас было не больше помады, как если бы ее кто-то поцеловал. Она хотела бы поцеловать образ в зеркале и пробудить его к жизни, но все же осталась стоять совершенно неподвижно, словно нарисованный портрет.

— Если тебе нравится, забирай, — нетерпеливо поторопила миссис Робичек, поглядывая на нее издали, притаившись за гардеробом, точно так же, как скрывается продавец, пока женщины примеряют пальто и платья перед зеркалами в магазине.

Но Тереза знала, что долго это не продлится. Она пошевелится, и волшебство уйдет. Даже если она возьмет платье, волшебство уйдет, потому что оно заключалось в этой минуте, в этом самом мгновении. Она не хотела этого платья. Она попыталась представить это платье висящим в шкафу у нее дома, среди другой одежды, и не смогла. Она начала расстегивать пуговицы и отстегивать воротник.

— Тебе же понравилось, да? — спросила миссис Робичек, будто в этом сомнения и быть не могло.

— Да, — твердо ответила Тереза, признавая этот факт.

Она никак не могла вытащить крючок из петли на воротнике сзади. Миссис Робичек пришлось помочь ей, и она еле вытерпела. Ей казалось, будто ее душат. Что она вообще здесь делает? Как ее угораздило надеть такое платье? Внезапно и миссис Робичек, и ее жилье стали похожи на страшный сон — Тереза осознала, что все это ей снится. Миссис Робичек была горбуньей, хозяйкой подземелья. А ее заманили сюда, чтобы замучать.