Цена неравенства. Чем расслоение общества грозит нашему будущему - [139]
А их родители в пятьдесят с небольшим? Переживая за своих детей, они также волнуются по поводу своего будущего. А не потеряют ли они свои дома? Не заставят ли их рано выйти на пенсию? Смогут ли они протянуть на свои накопления, сильно уменьшенные Великой рецессией? Они знают, что если столкнутся с трудностями, могут не найти помощи у своих детей. Из Вашингтона приходят ещё худшие новости: сокращения в Medicare, делающие доступ некоторых групп к медицинскому обслуживанию невозможным, широко обсуждаются. Программа социального страхования также, кажется, уже лежит на разделочном столе. В момент, когда старшие американцы встречают свой закат, мечты о комфортной пенсии кажутся миражом. Мечты о процветающей, лучшей жизни для их детей могут быть устаревшими, как нечто из кино 1950-х годов.
То, что происходит с Америкой, происходило со множеством стран мира. Но это не неизбежно. Это не неумолимые разработки рыночной экономики. Существуют общества, которые управляются с вещами куда лучше – даже в мире, где рыночные силы и доминирующая политика парадигм ведут к значительному неравенству из-за разницы в способностях, усилиях и удаче. Эти общества обеспечивают для большинства своих граждан жизненные стандарты выше, чем в Соединённых Штатах. Они измеряются не в терминах дохода, но в терминах здоровья, образования, страхования и многих других, являющихся ключевыми для определения качества жизни. И некоторые общества, где неравенства куда больше, чем в Соединённых Штатах, приблизившись к пропасти, увидели, что лежит впереди, и отступили. Они смогли сократить уровень неравенства, помочь бедным и распространить образование.
Другой мир возможен. Мы можем достичь общества, которое более согласуется с нашими фундаментальными ценностями, – с бо́льшими возможностями, более высоким совокупным национальным доходом, более сильной демократией и более высокими стандартами жизни для большинства людей. Это не будет легкой задачей. Существуют некоторые рыночные силы, которые тянут нас в другую сторону. Эти рыночные силы сформированы политикой, правилами и предписаниями, которые мы, как общество, принимаем, способом, которым наши институты (как Федеральный резерв – наш Центробанк, как другие органы государственного регулирования) себя ведут. Мы создали экономику и общество, в которых огромное богатство накоплено с помощью рентоориентированного поведения, иногда через прямой трансфер от государства к богатым, более часто – через правила, позволяющие богатым собирать «ренту» с остального общества через монопольную власть и другие формы эксплуатации.
Мы можем достичь общества, которое более согласуется с нашими фундаментальными ценностями, – с бо́льшими возможностями, более высоким совокупным национальным доходом, более сильной демократией и более высокими стандартами жизни для большинства людей.
Эта книга не о политике зависти. Нижние 99 процентов в большинстве своём не завидуют социальным вкладам, которые некоторые из 1 процента сделали из заслуженных доходов. Эта книга – о политике эффективности и справедливости. Центральный аргумент заключается в том, что модель, которая лучше всего описывает определение дохода верхушки, не базируется на индивидуальном вкладе в общество («теория пограничной производительности», представленная ранее), хотя, конечно, некоторые наверху сделали невероятные вклады. Бо́льшая часть дохода верхушки – это то, что мы называем рентой. Эти ренты переместили доллары снизу и из середины наверх и исказили рынок в пользу одних и не в пользу других.
Более эффективная экономика и более справедливое общество строятся на том, чтобы заставить рынки работать именно как рынки – более конкурентными, менее эксплуатирующими – и закаленными к эксцессам. Правила игры имеют значение не только для эффективности экономической системы, но также и для распределения. Дурные правила ведут к менее эффективной экономике и более разделенному обществу.
Не скупясь инвестировать в наше общество – в образование, технологии, инфраструктуру, – давая больше уверенности обычным гражданам, мы получим эффективную и динамичную экономику, более соотносящуюся с тем, что мы утверждаем как наши ценности. Ведь одна из них – это предоставить больше возможностей более широкому слою общества. Даже 1 процент (те, кто там сейчас) может получить пользу, когда способности столь многих внизу не тратятся впустую. А многие другие почувствуют реальную возможность однажды попасть в 1 процент.
В конце концов, стремление сделать общество более равным, скорее всего, скорректирует превалирующую идеологию, которая влияет на нашу микро– и макроэкономическую политику. Мы выявили несколько мифов, на которых идеология строится. Мы можем разорвать порочный круг, где политическое доминирование наверху ведёт к убеждениям и политике, усиливающей экономическое неравенство и политическое доминирование.
Треть века американские рабочие видели, как качество их жизни сначала стагнировало, а затем стало распадаться. Тем, кто (в глубинах Великой депрессии) сказал, что рыночные силы будут в конечном счёте довлеть и вернут экономику к полной занятости, Кейнс возразил: да, в долгосрочном периоде рынки могут работать, но в долгосрочном периоде мы все помрем. Но я не уверен, что даже он имел в виду срок настолько долгий, что американские рабочие увидят свои стандарты жизни, сровненные с землёй.
