Насколько важна в жизни удача? Мало найдется вопросов, столь отчетливо определяющих водораздел между консерваторами и либералами. Как справедливо отмечают консерваторы, создатели громадных состояний почти всегда чрезвычайно талантливы и трудолюбивы. По столь же обоснованному суждению либералов, аналогичные качества присущи многим другим людям, которые, однако, больших денег никогда не зарабатывают.
Не так давно социологи обнаружили, что случайные события играют в человеческих судьбах гораздо большую роль, чем принято было думать. «Успех и удача» – книга, где я анализирую интригующие (а порой и неожиданные) последствия этого открытия для формирования у людей оптимального понимания роли удачи в жизни человека.
Изначально у книги был рабочий подзаголовок «Личная точка зрения». Я добавил его из опасения, что отдельные – не проявившие достаточного внимания – читатели сочтут эту книгу сборником личных историй, связанных с пережитыми мною случайными событиями. Тем не менее издатели из Princeton University Press отговорили меня от первоначальной идеи. Они отметили, что читатели, увидев подзаголовок, ошибочно примут мою книгу за автобиографию, каковой она, безусловно, не является. Скрытое, но обоснованное беспокойство издателей объяснялось тем, что автобиографии людей, не ставших «знаменитостями», большого читательского интереса не вызывают.
Я давно утверждаю, что ныне рыночные системы большинства развитых стран гораздо более меритократичны, чем когда-либо в прошлом. Поэтому в первый момент я без энтузиазма воспринял предложенный издательством другой подзаголовок «Фактор везения и миф меритократии». Эти мои опасения лишь укрепила реакция давнего коллеги, которому я показал макет обложки. «А с чего бы фирмам не нанимать самых квалифицированных специалистов?», – поинтересовался тот. Я заверил скептика, что вместе с ним категорически осуждаю любые проявления кумовства.
Разумеется, на практике ни одна система не является абсолютно меритократической. Однако мое согласие на новый подзаголовок («Фактор везения и миф меритократии») не было связано с беспокойством по поводу устойчивости традиций кумовства или классовых привилегий. Мое согласие объяснялось скорее убежденностью в том, что риторика меритократии содержит в себе громадный общественный вред.
Сам термин «меритократия» был предложен в 1958 г. британским социологом (и впоследствии лордом) Майклом Янгом в его язвительной сатире на британскую образовательную систему. В своей книге «Возникновение меритократии» он писал, что стремление успешных людей к самоутверждению путем приписывания всех своих достижений исключительно собственным усилиям и способностям на деле ведет к ухудшению общей ситуации[1]. В газетной колонке от 2001 г., ссылаясь на свою книгу, Майкл Янг отметил, что назначение людей на должность по заслугам не лишено смысла. Однако, продолжил он, «ситуация меняется на противоположную, когда люди, считающиеся носителями определенных достоинств, образуют новоявленный общественный класс, закрытый для посторонних»[2]. Янг был сильно раздосадован тем, что термин, предложенный им как уничижительный, быстро вошел в обиход в качестве позитивной характеристики.
В обществах, воспевающих меритократический индивидуализм, получателям максимальных доходов редко напоминают о том, что своими успехами они, возможно, обязаны счастливому случаю. Это ведь почти равносильно заявлению о том, что эти люди – не те, за кого себя выдают, что в действительности они не принадлежат к элите. Как мне представляется, меритократическая риторика маскирует тот факт, что мера успеха или провала часто зависит от событий, человеку совершенно не подвластных. Так, в 2012 г. в обращении к выпускникам Принстонского университета Майкл Льюис описал невероятную цепь событий, позволивших ему стать известным и преуспевающим автором:
Однажды на званом ужине меня усадили рядом с супругой руководителя крупного инвестиционного банка с Уолл-стрит. Назывался банк Salomon Brothers. Случилось так, что моя соседка по столу уговорила мужа дать мне работу. Я почти ничего не знал об этом банке, но Salomon Brothers оказался в эпицентре преобразований на Уолл-стрит, сделавших ее тем, за что все мы ее ценим и любим. Попав туда, я был почти случайно назначен на пост, где мог в идеальных условиях наблюдать «нараставшее безумие». Меня сделали банковским экспертом по производным финансовым инструментам. Спустя полтора года Salomon Brothers платил мне сотни тысяч долларов за советы профессиональным инвесторам в вопросах приобретения деривативов
