Цена - [44]

- Я верил Шекспиру с тех пор, как в студенческом театрике Львовского Университета мы ставили "Гамлета", профессор.

- Вы играли Гамлета?

- Только в качестве дублера, когда болел мой коллега. Здесь, в библиотеке дворца, у меня есть весь Шекспир. Не переводы – оригиналы. Но фраза Макбета – это всего лишь словесная блестяшка мастера драмы. Вы не завербуете меня в атеисты, так что не тратьте усилий, даже смерть сына не отобрала бы у меня Святой Троицы. Разве что вот лица этих людей на какое-то время отберут у меня сон…

- Каких людей? Которых расстреляет гестапо?

- Нет, лиц тех людей я не знаю. Я говорю о людях, которых вчера пригласил за свой стол… Вы видели их лица, когда они уже уходили?

- И что в этом странного? Каждый из них, собственно, перестал быть человеком. Или, говоря точнее – именно человеком стал. И каждый из них об этом знает.

- А вы, профессор?

Станьчак рассмеялся и спросил с горечью:

- Я?... Пан Тарловский – я уже очень давно утратил по отношению к себе какие-либо иллюзии. Но вот они утратили остатки иллюзий именно сегодня. Говоря "они", я имею в виду и вас. У всех вас теперь появилось осознание того, что вы сволочи, и что вы немногим отличаетесь от фрицев. Если Мюллер желал в главной степени этого, а я могу поспорить, что так – то он своей цели достиг… Собственно говоря, эту войну выиграл Мюллер, пан граф.

Хозяин не желал продолжать диалог. Он застыл неподвижно и тупо глядел неведомо куда. Гость понял, что самое время уходить. Но посчитал, что перед тем должен еще раз влить в себя знаменитую наливку графов Тарловских. Он взял графинчик и наклонил над рюмкой, но тута вытекло всего несколько капель. Он встал и взял второй графинчик – из этого удалось выцедить пару десятков капель. Третий подарил столько же, возможно, на каплю больше. Всего набралось около половины рюмки, вот профессор и разлил напиток по языку, прощаясь с блаженным вкусом. Потом вынул из жилетного кармашка часы, сверяя их с настенными часами.

- Через два часа придет капитан Мюллер… Светает. Я откланиваюсь, господин граф.

К выходу он направился решительным, хотя и не совсем четким шагом. Профессор повернул ручку, открыл дверь и уже собрался было переступить порог, как вдруг какая-то мысль задержала его. Станьчак повернулся, чтобы сказать совершенно трезвым голосом:

- Вы знаете, что самое паршивое, пан граф? Самое паршивое не то, что люди обманывают. Самое худшее то, что у каждого обмана имеется какое-то оправдание.

А после этого профессор вышел, закрывая за собой дверь.

АКТ VII

Писк тормозящего автомобиля перепугал птиц, проказничающих утром в садовых кустах. В вестибюле эхом прозвучал топот сапог Мюллера. Гестаповец прошел в салон, ведя за собой молодого графа Тарловского. В зале никого не было, но через мгновение камердинер Лукаш вкатил коляску с хозяином.

- Приветствую вас, герр граф, - сказал капитан. – Замечательное сегодня утро, столько солнца, столько бодрящей прохлады после дождя!... А ваша потеря, как вы сами видите, нашлась целой и здоровой.

Тарловский не ответил, лишь протянул руки к юноше. Тот припал к коляске и опустился на колени, бормоча сквозь слезы:

- Папа!... О, папа!...

- С тобой все в порядке, сынок?

- Все нормально, папа.

- Тебя не били?

- Нет, папа. Но я опасался за тебя, ведь не знал, арестовали тебя или нет…

- Нет, сынок, меня не арестовали… Ладно, поднимайся наверх, умойся, переоденься и отдохни. Ведь не спал, верно?

- Там невозможно заснуть.

- Тогда поспи, Маречек. А поговорим потом, за обедом. Или после ужина, если будешь спать до вечера.

Граф поцеловал сына в лоб, тот же поцеловал руку отцу и исчез. Мюллер, который во время этого диалога стоял возле зеркала, изучая призыв Нельсона, измененный для потребностей Рудника – подошел к столу, присел и молча курил, закинув ногу на ногу – жестом человека, празднующего свой триумф.

- Вы, господин Мюллер, приехали раньше договоренного срока, - заговорил Тарловский. – И привезли мне сына. Это значит, вы были уверены, что все ваши требования будут выполнены…

- Уверен я не был, в любой игре имеются риски. А приехал пораньше, поскольку есть срочные дела; сына же вам привез затем, что он мне уже не нужен. А так – я затем, чтобы забрать договоренный выкуп, герр граф.

Тарловский вынул из кармана халата два листка бумаги. Пару секунд он подержал их в руке, затем бросил на стол со словами:

- И еще за этими двумя списками арестантов.

Мюллер пожал погонами.

- Они мне тоже не нужны.

Зрачки Тарловского расширились – скорее от страха, чем от удивления.

- Мне нужны были бандиты, которых я не мог схватить обычным образом, члены Армии Крайовой и Национальных Вооруженных Сил, - пояснил Мюллер. – Не удавалось долгое время. Теперь эти герои у нас: Островский, Кортонь, Мертель и Трыгер. Мои люди без перерыва ведут с ними беседу, хотя сомневаюсь, можно ли будет выдавить из этой четверки больше, чем они уже выдали за час… Оказывается, герр граф, физическая стойкость ваших рыцарей совершенно ничтожна! Они плюют не только кровью, соплями, зубами – но и адресами! Масса адресов! Не говоря уже о фамилиях, псевдонимах, описаниях… Только что мы закончили набивать уже вторую машину, и если все пойдет хорошо, еще сегодня бандитизм в Руднике и окрестностях станет достоянием прошлого.