Цемах Атлас (ешива). Том первый - [15]

— Вы правы, — прекратил он свои жалобы. — Я поеду в Амдур и женюсь.

Слава увидела, что он действительно собирается это сделать, что он не пугает. Вместо того чтобы ответить, что она не даст ему уехать, она перепорхнула комнату и прижалась к нему так, словно укутывалась в его тело и одежду, скрываясь от бури с дождем. Сама не зная, почему это делает, Слава немного отодвинулась от него, посмотрела ему в глаза и улыбнулась. Наконец она поняла, отчего он всегда так печален. Ему сосватали неудачную помолвку, его одурачили. Ведь он же не Френкель! Если бы она не нашла у Френкеля на столе того письма, он бы никогда не рассказал ей, что у него есть жена и ребенок. А вот Цемах сразу же, как увидел, что она ему доверяет, не мог найти себе места, пока не рассказал ей правды.

Глава 8

По вечерам Володя не выходил из дома. Он, полулежа в мягком кресле, подсчитывал наизусть, сколько товара у него на складе, а сколько — на мельницах, сколько денег наличными, а сколько — в векселях. Покончив с денежными расчетами, он любил высчитывать, сколько времени он еще может валяться в кресле, прежде чем заберется в постель и вытянет ноги. Чтобы не приходилось вертеть большой, тяжелой головой с целью узнать, который час, весь его дом был полон часов.

В углу стоял высокий ящик со стеклянной дверью и четырехугольным циферблатом с медными гирьками внутри — «еврейский богатырь». На стене висел круглый циферблат, напоминающий мертвенный лик пожелтевшей луны, а под ним пара цепей с маятником. Эти часы Володя любил сравнивать с болезненным евреем, который все время кряхтит, желая своим врагам остаться на старости лет в одиночестве. На одном столике стоял разухабистый молодец со звонким колокольчиком, а на другом — нечто в никелированной шкатулке. Еще одни часы, на широких коротких ножках, бежали и сопели, как злой бульдог с оскаленными зубами, торчащими из-под приподнятых губ. Вся эта компания звенела каждые четверть часа, а каждый час в квартире начинал играть целый оркестр. Кроме часов со звоном и с боем, на комодах и этажерках стояли и немые часы, квадратные и круглые, плоские и пузатые. В темноте их стрелки и цифры светились таинственным зеленоватым светом. Посреди ночи, идя из ванной комнаты, Володя любил останавливаться рядом со всеми этими циферблатами. Ему казалось, что он смотрит в бездну моря, где живут разные виды светящихся рыб, всякие удивительные многоглазые твари. Хана говорила о своем волосатом муже, что он большое дитя. Однако его старший брат Наум был уверен, что Володя нарочно набрал полный дом часов, чтобы всех свести с ума.

К младшему Ступелю покупатели относились с почтением, а приказчики трепетали от одного его взгляда. Со старшим братом и компаньоном в деле никто особенно не считался, сколько бы он ни кидался на людей и ни кричал. Наум подозревал, что приказчики и покупатели не считаются с ним потому, что Володя дает им понять, что так и следует поступать. Наум постоянно вспоминал об этом за ужином. Он срывал с шеи белую салфетку и бежал в другой флигель ругаться с братом. За ним бежала его жена Фрида — низенькая худощавая еврейка с обеспокоенным лицом, оглушенная криками своего мужа. За ней бежал сын. Этот пухлощекий юноша жевал на бегу и плакал, как ребенок, говоря, что он хочет есть, а мама, кроме закуски, ничего еще и не подала. Наум не слушал причитаний жены, умоляющей его вернуться за стол. Не слушал он и хныканье сына. Он кипятился по поводу того, что граевскому[45] оптовику отпустили товар, хотя он велел, чтобы этому злостному неплательщику товар больше в долг не отпускали, а вот купцу из Земброва[46]товар не дали, хотя он, Наум, велел, чтобы ему отпустили товар. Володя позволял старшему брату орать, пока не зазвенят часы. Наум видел, как этот байстрюк со звонками передразнивает его. Никелевая собака на широких лапах набрасывалась на него с лаем. Силач с медными гирьками лупил его, словно молотком, по черепу, а приютский старик с пожелтевшим лицом умолял, чтобы ему дали дышать. Наум чувствовал, как все колеса и пружины крутятся в его мозгу, лопаются в висках. А напротив трясся от смеха большой Володин живот. Наум бросался к выходу и уже из-за порога кричал младшему брату:

— Кто ты такой?! Ты капитан корабля, что у тебя столько часов? А что такое компас, ты знаешь, придурок?!

После этого Наум обычно не показывался целую неделю, и Володя грустил. Раньше каждый вечер заходила Слава, но с тех пор, как Цемах Атлас стал у нее своим человеком, ее не видно. Однако Володя был доволен, что сестра стала встречаться с товарищем его детских лет, и он терпеливо ждал, чтобы увидеть, что из этого получится. Неожиданно однажды вечером зашла Слава, веселая, как обычно, но Володя сразу же заметил, что она взволнована.

Цемах не заходит уже третий день. Сначала Слава говорила себе, что ее это не волнует. Потом зло смеялась, что этот ешиботник, наверное, хочет, чтобы она послала к нему свата. Наконец, она почувствовала тоску в сердце и обиду на саму себя из-за того, что ей не хватает Цемаха Атласа. Володя был прав, говоря, что ее разум скрыт в ее остром языке, а не в мозгу. Она привязалась к мужчине еще до того, как узнала, что он за человек. Слава болтала в этот день больше, чем всегда, и посреди болтовни вдруг сказала: