Целебный яд - [12]

Для товаров, привезенных из далеких стран, было отведено почетное место. Некогда владевший всеми морями голландский флот все еще не хотел поступиться своей былой славой. Его флаги развевались во всех портах мира, и его корабли доставляли полные трюмы бананов, фиников, винных ягод и других южных плодов. Карл толкался в толпе или, вернее, толпа его толкала и бросала во все стороны, от селедочных бочонков к красным грудам сыров, затем к ящикам с душистыми южными фруктами, а когда он поднимал голову, то видел возвышавшуюся над толпой статую Эразма Роттердамского…[3] Казалось, что философ смотрит на него строгим взглядом и посмеивается над повседневными заботами и мелкими невзгодами людей. Карл хорошо знал о значении его книги „Похвала глупости“, которой он прославился в XVI веке.

Базарный шум привел Карла в еще большее замешательство. Ему начало казаться, что силы его оставляют и он теряет равновесие.

С трудом пробираясь в толпе, он вдруг почувствовал, что кто-то залез к нему в карман. Быстрым движением Карл схватил вора за руку. Перед ним стоял мальчик лет десяти, который умоляюще произнес:

— Дяденька, прости меня, пожалуйста!

Карл глянул на мальчугана. На его голове была старая помятая шляпа, из-под которой выглядывали два голубых не по-детски умных глаза. На нем было одето доходившее ему до пят пальто с чужого плеча, на ногах огромные сапоги.

Кто-то громко крикнул:

— Вор! Держите вора!

Карл прижал мальчика к себе. Тот, видимо, отказался от всякой попытки к бегству. Карл вывел его из толпы. Когда они добрались до более спокойного места, где торговцы складывали порожнюю тару, Хасскарл посадил мальчика на ящик и спросил его строгим голосом:

— Как тебя звать?

— Питер.

— И тебе не стыдно воровать?

Мальчик молчал. Вдруг личико его сморщилось, он закрылся руками и весь затрясся от рыданий. Он плакал и грязным руками размазывал по щекам слезы.

Карл пристально смотрел на него.

Плач постепенно перешел в стон. Видимо, мальчик глубоко переживал свой позор.

Карл положил ему руку на плечо и сочувственно спросил:

— Скажи мне, почему ты плачешь?

Мальчик продолжал всхлипывать, но ничего не ответил.

Ну так скажи, почему ты роешься в чужих карманах?

Питер немного помедлил и, опустив голову, словно в полузабытьи пробормотал:

— Я не ел со вчерашнего дня… Мама больна… Ханни тоже ничего не ела. Ей шесть лет…

Карл вынул носовой платок, подал его мальчику, чтобы тот утер слезы, и ласково провел рукой по его прямым, желтым, как солома, волосам. Питер взглянул на него испуганно и недоверчиво, но бежать не пытался.

— А где твой отец?

— Погиб. Он был матросом. Погиб на корабле „Голландия“ у мыса Доброй Надежды. Мама стирала белье, но сейчас она больна. Нам нечего есть. Вот уже два месяца, как она лежит.

У Карла что-то защемило в горле.

Мальчик снова задумался и уже с большим доверием грустно добавил:

— Мы все продали. Нас выселяют из квартиры. Мама и Ханни… умрут, если я не достану денег… — снова разрыдавшись, закончил он.

Перед Карлом стоял ребенок, который, как и многие другие дети большого города, был обречен на гибель, если тем или другим способом не сумеет раздобыть немного денег… „Деньги решают все“… — горько подумал он.

Он снова приласкал мальчика. Затем прислушался к гомону рынка, посмотрел на Питера и сунул руку в карман своего пиджака, в котором еще так недавно хозяйничал маленький воришка.

Он нащупал два гульдена и молча протянул их мальчику.

Тот посмотрел на деньги и, словно не веря своим глазам, перевел взгляд на своего неожиданного благодетеля.

Карл ободряюще кивнул ему головой.

Питер сполз с ящика, крепко зажал деньги в кулаке, и, ни слова не говоря, подобрав привычным жестом полы своего длинного пальто, сорвался с места и исчез в соседней улице.

Хасскарл огляделся. Солнце стояло высоко над горизонтом, а ему еще предстояла встреча с минхерром ван Снуттеном. Им нужно было условиться о последних подробностях долгожданного отъезда. Корабль отплывал на следующий день.

Только бы не случилось ничего непредвиденного!

Шум рынка затих, когда он очутился в южной части города, где Маас поворачивает на север.

У излучины Мааса, там где стоит вечно неспокойный и шумный Роттердам, вода во время отлива размыла в реке глубокое русло. Глубина его доходила до девяти метров и открывала большим морским кораблям свободный доступ в порт. Они находили здесь не только защиту от бурь и сильных морских ветров, но и все необходимые сооружения для погрузки и выгрузки своих прожорливых трюмов.

Рейн связывал город и порт с индустриальными районами Европы, начиная с Рурской и Саарской областей и кончая Эльзасом и Лотарингией, а, как известно, Маас образует рукав дельты этой реки.

Роттердамская гавань была расположена на северном берегу Мааса. Западнее ее строились новые городские кварталы с красивыми и удобными жилыми зданиями, дальше, около музея, был разбит парк, а севернее его находился большой зоологический сад.

На южном берегу Мааса коммерческие потребности Роттердама удовлетворялись новостроящимися доками и пристанями, обслуживающими преимущественно суда, прибывавшие и отбывавшие в порты Северного и Балтийского морей и Атлантического океана. Корабли, курсировавшие между Роттердамом и Голландской Индией или странами Дальнего Востока, пришвартовывались, как и прежде, в старой гавани на северном берегу Мааса.