«Царское дело» Н.А. Соколова и «Le prince de l'ombre». Книга 1 - [160]
Это лучший ответ тем, кто сегодня, «через губу», рассуждает о том, что Соколов оказался «не самым лучшим выбором», что он-де «изрядно затянул следствие» и т. д. Слишком хорошо мы понимаем, от кого в действительности исходят подобные наветы…
Слова П.П. Булыгина подтвердил и француз, бывший мэр Сальбри Дюран – свидетель последних месяцев жизни Николая Алексеевича.
Вспоминая о Н.А Соколове, он рассказывал французскому журналисту: «…Он казался съедаемым невыносимым тайным горем. Но он не говорил о причине. Это был человек очень честный. – Господин Дюран подумал и потом добавил: – Может быть, слишком честный»>123.
Заключим этот пост стихами капитана П.П Булыгина «Н.А. Соколову», написанными им в 1922 г. в Берлине:
Позиция вдовствующей Императрицы
О непростых взаимоотношениях Н.А. Соколова с Членами Дома Романовых в эмиграции старые монархисты писали впоследствии неохотно и весьма скупо. Жаль, конечно: они многое знали. Но, с другой стороны, понятно: многие из них когда-то и сами принимали непосредственное участие в тех событиях и не всегда на той стороне, которую – по прошествии лет – они считали правильной.
«…Неожиданно для себя Соколов не встретил сочувствия к своей следовательской работе со стороны некоторых уцелевших Членов Дома Романовых и известного числа русских видных эмигрантов», – так излагал суть дела в своей известной книге «Правда об убийстве Царской Семьи» (1981) профессор П.Н. Пагануцци (1910–1991), участник Белой борьбы, монархист, одним из первых получивший доступ к материалам расследования цареубийства, хранящимся в составе Хоутонской библиотеки в Гарварде.
За этими скупыми словами Павла Николаевича стояло немало трагического.
В плену заблуждений находились многие Члены Дома Романовых, в том числе и такая ключевая по значимости фигура, как вдовствующая Императрица Мария Феодоровна. Те, которые, исходя из снисхождения к материнским чувствам, пишут об извинительности такой позиции, совершенно неосновательно предают забвению основную возложенную Богом на Императорскую Фамилию обязанность – Царский долг.
Великий Князь Кирилл Владимiрович
Вся жизнь любого представителя Царского Рода традиционно подчиняется этому высшему предназначению. С сожалением, однако, следует признать, что, поддавшись «слишком человеческим» чувствам, вдовствующая Государыня, на которую взирали прочие Члены Царского Дома, а также и все верноподданные, по существу воспрепятствовала законному ходу вещей, предусмотренному Учреждением об Императорской Фамилии, заблокировав Монархический проект, затворив – из-за формальных отговорок – двери в Русское будущее.
Довершила дело разобщенность Членов Дома Романовых. То был результат возникших еще в годы правления Императора Александра III группировок, окончательно сформировавшихся во время т. н. «Морганатической революции», бушевавшей в годы последнего Царствования.
Амбициозные проекты Великого Князя Кирилла Владимiровича в сочетании с блокирующей позицией «собаки на сене» – бездетного, но авторитетного среди военной эмиграции Великого Князя Николая Николаевича и внешней отстраненности ушедшей в личное горе вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны – вот та воистину трагическая обстановка, развивать и углублять которую помогала красная агентура.
Этот вполне рукотворный кризис не преодолен и до сей поры.
Приведем, для примера, письмо Великого Князя Петра Николаевича (игравшего на стороне своего брата) Великому Князю Кириллу Владимiровичу от 30 августа 1923 г.:
«Дорогой Кирилл. Я должен, к сожалению, заявить тебе, что не сочувствую предложению твоему созвать семейный совет, так как он, по моему мнению, может только привести к новому доказательству в розни наших взглядов и принципов. Мне известно содержание твоего письма к моему брату; его очень удивило, что ты опять обратился к нему с предложением председательствовать на семейном совете, хотя тебе известно, что он его считает безполезным».
Оборотной стороной этой сиюминутной политики «перетягивания каната» было безразличие к судьбе Царской Семьи, к Ее Мученическому подвигу.
Николаевичи не верили, или, скорее, делали вид, что не верят в гибель Царской Семьи, вынося это своё видение в публичное поле.
«Ежели и нет материальных доказательств факта смерти, – обращался в письме к Николаю Николаевичу от 18 сентября/1 октября 1924 г. Великий Князь Андрей Владимiрович, – то, к сожалению, в свою очередь, нет и материальных доказательств противного. Вместе с тем, как в самой России, так и среди эмиграции, убеждение в смерти Государя, Наследника и Великого Князя Михаила Александровича, всё крепло, что и выражается в служении по Ним панихид во всех углах мiрa. Ежели бы у Государыни Императрицы и у всей Семьи были бы основания считать Их всех живыми, то наш общий долг был бы эмиграцию до панихид не доводить. Но против панихид никто не возражал, что лишь укрепляло уверенность, что Государыня Императрица и мы все считаем факт смерти несомненным»
