Царский угодник. Распутин - [176]

На докладе ревизоров Николай Второй собственноручно начертал слова, от которых Штюрмер должен был бы застрелиться: «Убрать этого вора в 24 минуты», но Борис Владимирович не застрелился, а скрылся в дремучих тверских лесах, где быстро отпустил себе рыжую крестьянскую бороду, а яловые сапоги, купленные по дешёвке у знакомого еврея-сапожника, великого мастера по обувной части, стал демонстративно смазывать дёгтем.

В России уже сильно пахло революцией, солдаты на фронте бунтовали, рабочие на заводах призывали к свержению царского правительства, около продовольственных лавок выстраивались километровые очереди, каких Россия раньше не видывала, в честь бывшего министра Хвостова их теперь все называли хвостами, — в общем, нужны были перемены, а с ними — такой человек, который бы и положение исправил, и устраивал бы всех: царя с «царицкой», Распутина с Симановичем, Вырубову с её сложным окружением, и к которому лояльно бы отнеслась Государственная дума...

Так после десяти лет позорного небытия на поверхность вновь всплыл Штюрмер.

Вообще-то Распутин Штюрмера не знал, но это не беда, главное — Штюрмера знал Симанович. Симанович всё больше и больше брал власть над «старцем», щедро отваливал купюры «дочкам на цацки» и проталкивал через пьяного Распутина разные свои — и не только свои — проекты.

Государь, занятый делами на фронте, часто принимал неверные решения — гораздо чаще, чем раньше. Ему некогда было приехать в Петроград, разобраться во всём — он верил письмам жены. А та чуть ли не в каждом послании требовала перетасовок в правительстве, окружала себя неверными людьми — Альхен боялась жить в России, боялась грядущего.

И она сама, и Николай, и Штюрмер, которому сейчас под задницу так старательно придвигали премьерское кресло, и разные там Андронниковы Побирушки, «Манасевичи с Мануйловыми», Хвостовы и многие другие подталкивали Россию к пропасти, засовывали её в кипящий котёл.

Штюрмер стал премьером. Распутин превзошёл самого себя, вытащил за жиденькие рыжие волосы человека, репутацию которого невозможно было исправить ничем — такую репутацию не в силах была исправить даже могила. А Штюрмер вылез и благополучно вскарабкался в кресло премьера, так услужливо ему придвинутое. Царь, похоже, забыл обо всём — и о лихом воровстве бывшего ярославского губернатора, и о его издевательствах над крестьянами, и об ошеломляющих результатах ревизии, и о собственной резолюции, поставленной на документах.

Причём Штюрмер не просто вскарабкался в премьерское кресло — он прихватил ещё и хвостовский портфель министра внутренних дел. Белецкому, который всё сделал для того, чтобы спихнуть своего шефа, достался лишь воздух — и ничего, кроме воздуха да романтического тумана, сдобренного ароматными травками бурятского доктора Бадмаева, у которого паслись все высшие российские чиновники, да здорово пахнущие алкоголем обещания Распутина: «Всё, Степан Петров, будет в порядке!»

Распутин забыл даже такую вещь, как служебная щедрость Белецкого: Хвостов распорядился выплачивать «старцу» из эмвэдэшной кассы три тысячи рублей в месяц, а Белецкий перекрыт распоряжение Хвостова своим приказом: выплачивать Распутину пять тысяч. Из особых секретных фондов... Всё забыл чернобородый демон, всё!

Распутину нравилось варить на медленном огне кашу.

— Из моей кирзухи много чего интересного может получиться, — говорил он с удовольствием и потирал руки, — такого гоголя-моголя иногда наготовлю, что аукается не только у меня на Гороховой, а и даже в Покровском, и гораздо дальше. Кр-расота!

Он был прав.

Пробыл Штюрмер в своём кресле недолго, но орденов успел нахватать столько, что они не помещались у него на пиджаке. С февраля по ноябрь 1916 года — десятка два, не меньше.

Я долго держал в руках личное дело Штюрмера, когда дошёл до наградного раздела. Орденский список в этом деле — самый внушительный, в несколько раз больше биографии премьера. Все добрые деяния Штюрмера занимали одну строчку, а список орденов, полученных им, — несколько страниц.

Мне это было, дорогой читатель, интересно. Если Вы позволите, я, пожалуй, приведу его. Итак, Штюрмер оказался кавалером орденов российских — Святого Александра Невского с бриллиантовыми украшениями, Белого Орла, Святого Владимира второй, третьей и четвёртой степеней, Святой Анны первой и второй степеней, Святого Станислава первой и второй степеней и иностранных (по списку личного дела): шведского — Полярной Звезды командорского креста; греческих — Спасителя третьей и четвёртой степеней; саксонского — Альбрехта офицерского креста; ольденбургского — Петра-Фридриха-Людвига офицерского креста; персидских — Льва и Солнца второй степени со звездою и четвёртой степени; черногорских — князя Даниила Первого второй степени со звездою и третьей степени; турецких — Меджидие первой и четвёртой степеней и Османие третьей степени; французских — Почётного легиона кавалерского, офицерского и командорского крестов; итальянских — Святого Маврикия и Лазаря кавалерского и командорского крестов; прусских — Короны второй степени и Большого креста, Короны второй степени со звездою; шведско-норвежского — Полярной Звезды командорского креста второго класса; вюртембергского — Короны кавалерского креста второго класса; бельгийского — Леопольда офицерского креста; японских — Восходящего солнца первой степени, украшенного цветами пауловнии, и Священного сокровища первой степени; нидерландского — Дубового венка командорского креста; румынского — Короны командорского креста; монакского — Святого Карла командорского креста; саксен-альтенбургского Командорского креста второго класса; сербского — Такова второй степени со звездою; папского — Григория Великого первой степени; мекленбург-шверинского — Грифа первой степени; испанского — Изабеллы католической первой степени — и великого множества (впрочем, меньше, чем орденов) различных медалей. Начиная с серебряной, отчеканенной в память царствования императора Александра Третьего, кончая маленькой медалькой, которую давали наиболее усердным служащим за отличие в трудах по землеустройству, — самой низшей в списке российских наград.