Царский угодник. Распутин - [157]

Происходило то, что впоследствии Роберт Масси назвал «особым актом». «Заниматься сексом с этим немытым крестьянином, у которого была неряшливая борода и грязные руки, было чем-то абсолютно новым, ранее неведомым и необычайно волнующим. Петербургские дамы собирались в его квартире и ждали очереди приглашения в его постель».

Следом за Распутиным в спальню сунулась было томная блондинка с жемчужной заколкой в пышных волосах — она не видела, что в спальню уже вошла баронесса, — но вовремя остановила себя: она уже слышала ранее, что Распутин считает свою спальню, свою постель «святая святых» и туда никто, даже Дуняшка и дочка Распутина Матрёна, которую гульба отца нисколько не задевала, почти не имеет хода. Только по приглашению «старца». А если кто-то появляется без приглашения, то Распутин начинает лютовать. Впрочем, Дуняшка бывала там часто, Дуняшке можно было — ведь кто-то должен же был убирать спальню, смывать мокрой тряпкой с пола плевки, окурки, бумажки, ломаные куски грифельного карандаша, поскольку Распутин везде, даже в постели, сочинял записки разным чиновникам, требуя от «милаих дарагих» устроить кого-нибудь к себе на работу либо дать денег.

   — Куда? — крикнул блондинке Секридов, — Ефимыч может ногой в зад засадить! Аккуратнее, дамочка! — Понизил голос: — Раз он сказал, что всех обслужит — значит, всех и обслужит.

   — Хам! — без особого воодушевления бросила блондинка филёру.

К ней подступила чернявая, с жаркими фиолетовыми глазами малоросска в бархатном платье, проговорила небрежно:

   — А вам, милая, к святому отцу надо в очередь встать.

   — Кому? Мне? — блондинка опешила.

   — Нет, Наполеону Бонапарту! — лихо обрезала её смуглая малоросска.

   — Я не во имя греха прибыла к Григорию Ефимовичу, — сказала блондинка, — а во имя спасения души.

   — Все мы тут во имя спасения души, всех святой отец оприходует, — грубо проговорила малоросска и, усмехнувшись, потянулась долгоногим ладным телом, суставы у неё сладко захрустели, — так славно оприходует, что мало не покажется. А кому покажется — добавит.

   — Фу! — оскорбилась блондинка и отошла в сторону. Вспомнила о том, что как-то прочитала в газете признание жены Распутина Прасковьи Фёдоровны Дубровиной, которая сказала о муже довольно равнодушно: «Сил у него на всех хватит».

Баронесса выкатилась из спальни минут через двадцать, не стесняясь, поправила пуговицы на лифе, рукою тронула волосы и произнесла буднично, словно в бане:

   — Следующий! — Поправилась: — Следующая!

Баронесса была довольна: и удовольствие получила — хотя ей приходилось зажимать ноздри пальцами, когда до неё дотягивался запах немытых ног и потных гениталий, — и мужа вперёд продвинула. Теперь ей оставалось одно — ждать.

Следующей в спальню пошла малоросска, на ходу скосила глаза на собравшихся женщин, простецки подмигнула блондинке с жемчужной заколкой, молвила тихо и чётко:

   — Счас я ему покажу!

Старший филёр Секридов не выдержал, восхитился:

   — Вот бой-баба! Люблю таких!

   — Как бы Ефимычу плохо не стало, — обеспокоенно проговорил Терентьев.

   — Это мы ещё посмотрим, кому плохо станет. — Голос Секридова сделался насмешливым. — А ты, милый, всё засекай да запоминай, ведь нам по этому дню придётся развёрнутый отчёт писать. Понял?

Он не знал, кто такой Терентьев, думал — обычный новичок, прошедший проверку в департаменте «на вшивость», и никак не связывал его с фамилией грозного товарища министра внутренних дел.

   — А вдруг у него сердце прихватит?

   — В том никакой нашей вины не будет. Позовёт на помощь — придём. А так... — Секридов красноречиво развёл руки в стороны.

Снизу тем временем пришёл младший филёр — напарник Секридова, вислогубый парень с неприметной внешностью.

   — Ты чего? — воззрился на него Секридов.

   — Холодно в подъезде. Совсем дуба даю в дворницкой.

   — Ладно, садись. — Секридов подвинулся на лавке.

   — Ну и бардак тут у вас, — оглядевшись, молвил младший филёр.

   — Это не наше дело.

   — А пошто Распутина охраняют, будто царскую особу?

   — Это тоже не наше дело. Говорят, сам приказал, — Секридов поднял глаза на потолок. — Сам!

   — Господин полковник Комиссаров?

   — Бери выше.

   — Его превосходительство дядя Степан? — Так младший филёр, человек неопытный, звал Белецкого, и не только он звал, а и многие филёры персональной охраны.

   — Ещё выше!

   — Его высокопревосходительство господин министр Алексей Николаевич Хвостов?

   — Выше, выше, ещё выше!

Что может быть выше Хвостова, младший филёр даже представить себе не мог, губы у него побелели от внутреннего холода, внезапно поселившегося в животе, — он и так замёрз, а тут стало ещё холоднее, — стукнул зубами, отвернулся от начальника, просунул руки под коленки и замер в согнутом состоянии, ожидая, когда к нему придёт тепло.

Малоросска вышла от Распутина также через двадцать минут, глянула поверх голов куда-то в угол прихожей:

   — Приёма, похоже, больше не будет.

   — Как так? — нетерпеливым шёпотом спросила блондинка — ей надо было вызволить своего мужа из армии и перевести в Петроград, в штабное ведомство генерала Янушкевича[46], но сделать этого не мог даже сам всесильный Янушкевич. А вот Распутин мог.