Царский изгнанник (Князья Голицыны) - [133]
— Позвольте ваше сочинение, господин Расин, — сказал Ренодо.
Расин подал ему свою работу, и Ренодо начал просматривать её.
— Хорошо, прекрасно, отлично, — говорил вполголоса аббат, — посмотрите-ка, господин Буало, посмотрите, господин Расин. Сын, кажется, в отца пойдёт. Какая простота, какая ясность, какая правильность, какое изящество выражений! И вместе с тем как коротко! — короче подлинника: в малых словах выражено так много! Да сами ли вы это делали, господин Расин?
— Сам.
— И никто не помогал вам?
— Нет, мне помогали товарищи; я целую неделю советовался с ними. Вы это позволяете, господин профессор.
— Позволяю. У меня правило не запрещать того, чему я не могу помешать... Кто же эти советники?
— Они просили меня не называть их, господин профессор.
— А я вас очень прошу мне их назвать; вы знаете, что я сам не люблю ни доносов, ни доносчиков и что пансионеры, которые хотели подольститься ко мне, выдавая своих товарищей, всегда ошибались в своих расчётах, но тут — совсем другое дело: тут не может выйти для ваших товарищей ничего дурного... Назовите ж мне их, прошу вас.
Молодой Расин взглянул в глаза своего отца и прочёл в них подтверждение просьбы аббата.
— Извольте, господин профессор, — сказал он, — их зовут Аксиотис и Голицын.
— Ну, господин Аксиотис, я думаю, не очень много помог вам, да и господин Голицын тоже: этому лучше бы было заняться своим делом, чем помогать другим; да это и слог совсем не его: у него слог пространный, растянутый, а здесь — краткость необыкновенная и вместе с тем такая энергия... И больше вы ни с кем не советовались?
— Ни с кем, господин профессор.
— Господин Бельгард не помогал вам?
— Нет, господин профессор.
— Правда?
Молодой Расин покраснел до ушей. Буало, видя его смущение и не подумав о том, что от оскорблённого самолюбия краснеется так же легко, как и от скрываемого проступка, начал играть сперва карандашом, потом чёрной бабочкой, положенной на стол для вытирания перьев, потом книгой и, наконец, стоявшей около него шляпой. Из шляпы выпал рисунок, и Буало был очень рад углубиться в него.
Расин-отец тоже приписал смущение своего сына неудавшейся попытке обмануть аббата. Он строго взглянул на молодого человека.
— Отчего ты не хочешь признаться? — спросил он. — Если господин Бельгард помог тебе, то здесь беды ещё нет, а лгать...
— Кажется, вы знаете, что я вам никогда не лгал, батюшка, — прервал молодой Расин твёрдым голосом. — А здесь мне и лгать незачем: господин аббат сам говорит, что позволил нам советоваться друг с другом и помогать друг другу: если я назвал Аксиотиса и Голицына, то я также легко мог бы назвать и Бельгарда; но я солгал бы тогда, а не теперь.
— Он прав, — сказал Ренодо Расину-отцу, просмотрев ещё раз сочинение, — Бельгард тоже не в состоянии написать так, как это написано: у Бельгарда нет ни такой правильности, ни такой энергии в слоге. Я вам верю, молодой человек... Перейдём к словесному экзамену.
Ренодо задал экзаменующемуся несколько вопросов, на которые тот отвечал как нельзя лучше; аббат тут немножко схитрил. Зная, как старый Расин желает, чтоб сын его хорошенько учился по-гречески, он предлагал вопросы, с виду довольно трудные, но исключительно такие, о которых уже была речь прежде. Другие вопросы касались самого сочинения:
— Отчего вы здесь употребили такое выражение? А вот здесь такое-то? А здесь такой-то глагол в таком-то времени?
По ответам экзаменующегося видно было, что он был насквозь проникнут своим сочинением. Старый Расин был в восхищении; о восхищении молодого нечего и говорить.
— Теперь, — сказал аббат, обращаясь к Буало и Расину-отцу, — не угодно ли вам самим, господа, сделать экзаменующемуся несколько вопросов?
Буало, погруженный в выпавшего из шляпы Ментора, промолчал.
Расин, слегка поклонясь аббату, отвечал ему:
— Я задам экзаменующемуся только один вопрос, — тот самый, который вы сделали давеча Голицыну, господин профессор. Не помните ли вы, — продолжал Расин, обращаясь к сыну, — не помните ли вы, господин Расин, какой смысл Плутарх придаёт глаголу?.. Товарищ ваш не умел отвечать на этот вопрос.
— Да, Голицын мне сказал, что он сбился, что забыл смысл глаголало потом он вспомнил его; глагол собственно означает: сделаться короче, ниже ростом. Аксиотис же, ссылаясь на авторитет Гомера, говорит, что это значит просто съёжиться от страха, струсить и не суметь скрыть свою трусость...
— Господин аббат, — сказал Буало, — нельзя ли подозвать сюда этого Аксиотиса? Я слышал, что он мастер чертить...
— Очень можно... Немножко попозже, господин Буало.
— Мне в шесть часов надо быть в Лувре, при королевском столе[71], господин аббат; господин Расин тоже приглашён... Посмотрите, скоро пять часов, а экзаменующихся ещё человек двенадцать осталось.
— Ну так мы вот как сделаем, — отвечал Ренодо. — Господа, — громко сказал он, обращаясь к студентам, — нынче вы все проэкзаменоваться не успеете: те, которые ещё не экзаменовались, и те, которые имеют право на переэкзаменовку, пусть соберутся завтра в час; а теперь кто желает, может идти домой, не дожидаясь чтения из «Илиады».
Книга «Детские годы в Тифлисе» принадлежит писателю Люси Аргутинской, дочери выдающегося общественного деятеля, князя Александра Михайловича Аргутинского-Долгорукого, народовольца и социолога. Его дочь княжна Елизавета Александровна Аргутинская-Долгорукая (литературное имя Люся Аргутинская) родилась в Тифлисе в 1898 году. Красавица-княжна Елизавета (Люся Аргутинская) наследовала героику надличного военного долга. Наследуя семейные идеалы, она в 17-летнем возрасте уходит добровольно сестрой милосердия на русско-турецкий фронт.
В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.
Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.
Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.
В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород". Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере. Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.
Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».
Роман популярного беллетриста конца XIX — начала ХХ в. Льва Жданова посвящён эпохе царствования Петра Великого. Вместе с героями этого произведения (а в их числе многие исторические лица — князь Гагарин, наместник Сибири, Пётр I и его супруга Екатерина I, царевич Алексей, светлейший князь Александр Меншиков) читатель сможет окунуться в захватывающий и трагический водоворот событий, происходящих в первой четверти XVIII столетия.
Предлагаемую книгу составили два произведения — «Царский суд» и «Крылья холопа», посвящённые эпохе Грозного царя. Главный герой повести «Царский суд», созданной известным писателем конца прошлого века П. Петровым, — юный дворянин Осорьин, попадает в царские опричники и оказывается в гуще кровавых событий покорения Новгорода. Другое произведение, включённое в книгу, — «Крылья холопа», — написано прозаиком нынешнего столетия К. Шильдкретом. В центре его — трагическая судьба крестьянина Никиты Выводкова — изобретателя летательного аппарата.
Исторические романы Льва Жданова (1864 — 1951) — популярные до революции и ещё недавно неизвестные нам — снова завоевали читателя своим остросюжетным, сложным психологическим повествованием о жизни России от Ивана IV до Николая II. Русские государи предстают в них живыми людьми, страдающими, любящими, испытывающими боль разочарования. События романов «Под властью фаворита» и «В сетях интриги» отстоят по времени на полвека: в одном изображён узел хитросплетений вокруг «двух Анн», в другом — более утончённые игры двора юного цесаревича Александра Павловича, — но едины по сути — не монарх правит подданными, а лукавое и алчное окружение правит и монархом, и его любовью, и — страной.
В книгу вошли три романа об эпохе царствования Ивана IV и его сына Фёдора Иоанновича — последних из Рюриковичей, о начавшейся борьбе за право наследования российского престола. Первому периоду правления Ивана Грозного, завершившемуся взятием Казани, посвящён роман «Третий Рим», В романе «Наследие Грозного» раскрывается судьба его сына царевича Дмитрия Угличскою, сбережённого, по версии автора, от рук наёмных убийц Бориса Годунова. Историю смены династий на российском троне, воцарение Романовых, предшествующие смуту и польскую интервенцию воссоздаёт ромам «Во дни Смуты».