Царская дочь - [13]

Бесцельно бродя по дому, Каменотес потихоньку угасал. Брал в руки полено, только чтобы через несколько шагов снова отложить его; собирался отвести козу на пастбище, но вместо этого, тяжело дыша, ковылял к источникам, где удивленно озирался, пытаясь понять, зачем он здесь. В рот он не брал ничего, кроме молока Беляшки. Когда удавалось удержать внутри пару глотков, он, насытившись, садился на табуретку во дворе и прислонялся к глиняной стене дома в надежде, что летняя жара изгонит холод из его тела.

Лидия ухаживала за Каменотесом. Зиссель наблюдала за ними, и беспокойство грызло ее, как грызет крыса пойманного в тростнике утенка. Дурное предчувствие не покидало ее ни на миг.

Однажды утром, когда Каменотес начал кашлять кровью, Лидия велела Зиссель остаться с ним.

– Ты усердно трудишься, моя девочка, не хуже многих женщин. Но мои сильные руки работают быстрее, – без обиняков объяснила Лидия. – Так что на поле я пойду одна, чтобы надсмотрщик не злился. А ты уж оставайся с отцом. Пригляди, чтобы он не очень страдал.

Лидия была бледна, в глазах блестели слезы, но она поцеловала Каменотеса легко, будто тот всего лишь хворал простудой. Отвернувшись, она покрыла голову платком и влилась в вереницу других женщин, спускавшихся к Низкому берегу.

Зиссель подоила козу, но Каменотес не смог проглотить ни капли. Тяжело опираясь на дочь, он с трудом дотащился до постели и лег. Глаза его закрылись. Грудь быстро вздымалась и опадала, в ней что-то скрипело и взвизгивало, словно ремни пресса в давильне.

Иавин, тоже снедаемый тревогой, зашел его проведать.

Он спит, объяснила Зиссель.

– Кровь еще появлялась?

Она покачала головой. Иавин отправился обратно на соседский двор. Зиссель проводила его взглядом. На дворе мальчика ждал плетельщик. Он поднял руку в знак приветствия и с серьезным видом кивнул Зиссель. Казалось, все соседи, затаив дыхание, ждут неотвратимого: вот-вот откроются врата в царство мертвых.

Вдруг среди полной томящего ожидания, лишенной времени тишины где-то отчаянно заплакал ребенок и словно в ответ ему заблеяла коза. Когда все снова стихло, Зиссель слышала только, как бьется ее сердце да шумит бегущая по жилам кровь.

Она села у постели, сложила руки на коленях и стала смотреть, как поднимается и опускается грудь Каменотеса.

Откуда-то прилетела белая цапля и опустилась на крышу их дома. Завидев ее, жена плетельщика сказала Иавину:

– Ну, теперь уж скоро.

Мальчик вздрогнул и испуганно вытаращился на птицу.

– Это что – посланница бога смерти?

– Иди отсюда и не болтай! – рассердился на жену плетельщик.

Та с обиженным видом подошла к старухе-соседке, тоже глазевшей на цаплю.

– Это просто птица, Иавин. – Плетельщик успокаивающе положил увесистую мозолистую ладонь на шею мальчику. – Просто цапля, присела отдохнуть.

Вскоре после полудня Каменотес проснулся. С помощью Зиссель он сел и выпил немного воды. Взгляд его прояснился, и он жестом пригласил Зиссель сесть подле.

– Хочу тебе кое-что рассказать.

Зиссель опустилась на постель.

– Твоя птичья лапка… – начал Каменотес.

Зиссель вздрогнула. Старик никогда не называл так ее руку. Она тут же попыталась спрятать ее в карман платья.

Каменотес покачал головой.

– Зиссель, – проговорил он, – твоя слабость может обернуться твоей силой.

Она ничего не поняла.

– Был у меня брат, – повел рассказ Каменотес, – первенец у наших родителей. Они назвали его Матфеем, что значит «дар богов». После него родились две девочки, но прожили они недолго, а потом на свет появился я. Матфей был крепышом, намного сильнее меня. Мы росли вместе, жили неподалеку от здешних мест. Когда мы вошли в возраст и приставники увели нас на царские работы, все думали, что Матфей домой вернется, а вот я – нет. Ведь я был щуплым и хилым, да еще и частенько витал в облаках.

Отец обнял Матфея и благословил его, потом меня. Мать со слезами на глазах расцеловала нас и долго глядела вслед. Мне было очень страшно, но и любопытно тоже. Я отправляюсь в странствие! Увижу град Сион, о котором столько слышал!

Как оно было в пути – я помню плохо. Только то, что мы с братом ни на миг не выпускали друг друга из виду и что любопытство разбирало его не меньше, чем меня.

В Сионе времени осмотреться совсем не было. Новый рабочий день начинался, когда заканчивался предыдущий, – словно змея вцепилась в собственный хвост. Мы засыпали, едва удавалось прилечь, и ели, что дадут, чаще всего не досыта.

Матфея поставили носить камни. Он гордился своей силищей и таскал на плечах огромные тяжести. Меня определили работать каменотесом на другом конце города. Что сталось с моим сильным братом, я не знал. Мне велели обтесывать камни, чтобы их можно было складывать один на другой. Больше от меня ничего не требовалось, хотя я мечтал высечь из камня какую-нибудь фигуру. Но этим занимались мастера в городе Тире. Там же обрабатывали кедры и кипарисы, золото, серебро и бронзу.

Твоя слабость может обернуться твоей силой, Зиссель, и вот что я хочу этим сказать: свою силу я нашел в том, что любил мечтать. Тайком трудился я над камнем, в котором увидел цаплю с рыбой в клюве. Закончив, я показал свою работу самому незлому приставнику. Тот доложил о ней кому-то еще, и наконец мне дозволили высекать из камня фигуры животных.