Царевна Волхова - [39]

Элин бесплотный проводник проследовал к дальнему правому углу чердака и остановился там, как бы указывая ей на что-то. Она бесстрашно двинулась следом, балансируя по толстенному бревну, уложенному поперек чердака. И тут же заметила квадратное углубление под застрехой, где уютно пристроились два ласточкиных гнезда. Птиц в них не было — наверное, это были покинутые старые гнезда. Но перышки, которыми они были выстланы, колыхались под легким сквозняком, продувавшим чердак, совсем как живые.

Эля засмеялась. Так вот что он хотел ей показать, эти милые гнездышки! И словно прочитав её мысль, хранитель дома отрицательно покачал головой. Значит, тут было что-то совсем другое. Она привстала на цыпочки, чтобы дотянуться до углубления в основании крыши, но не достала и стала озираться вокруг, чтобы найти какой-то предмет, который можно было использовать в качестве лестницы или хотя бы подставки. Вдруг что-то огромное с шумом кинулось на нее. Эля оцепенела — то был волк, тот самый, что чудился ей в больнице. Да, тот… но голова у него была человечья! Однако, он целил не в Элю — одним прыжком чудище пропороло призрак насквозь, тот превратился в шар, как будто стараясь поймать нападавшего, окутать собою, чтобы не пустить его к Эле. Зверь, злобно рыча и разрывая воздух когтями, бился в самой сердцевине клубящегося дымного шара. Его дикий рык словно ударами молота отдавался в Элиной голове, ей стало нестерпимо больно. Потом боль разом пропала, а с нею и все вокруг — Эля сникла, она потеряла сознание.

Очнулась, услышав громкие крики — кто-то звал её там, внизу. Она потерла виски, голова гудела, но пронзительной боли не было. И призрак и волк исчезли. Она с трудом, едва не ползком добралась до люка на лестницу. Спустилась вниз. В дверь стучали. Поглядела на часы. Два часа! Сколько же времени она провела там, на чердаке? Получалось, около шести часов! Как же Сенечка? Эля кинулась к брату и застала его сидящим на полу и поедающим холодные макароны прямо из кастрюльки. Несчастный малыш, он же страшно голоден!

Эля быстро сделала братику бутерброд, положила на тарелочку, усадила за стол и кинулась открывать дверь. Там стоял Вова. Ну конечно же, два часа! Он пришел за ними, чтобы проводить в свою деревню. Их ждут в гости!

— Ты чего такая? — с удивлением спросил Вова. — И дверь у вас почему-то закрыта…

Эля не выдержала — расплакалась. А Вова без лишних расспросов по-братски обнял её и принялся неумело и неуклюже утешать, поглаживая по волосам растопыренной пятерней.

— Ну ладно, чего там, давайте, собирайтесь. Папа ждет. Потом все расскажешь. Мама-то твоя где?

— Ма-а-мы нет-ту, — захлебываясь слезами задыхалась Эля. — Уе-ах-хала!

— А-а-а, — протянул Вовка. — Ну тогда бери братишку и пошли.

Она кивнула. Подхватила Сенечку… И они двинулись в путь.

Глава 5 ПОВЕСТЬ О ПРОШЛОМ

Вдоль по берегу Волги, мимо необъятной ласковой сини воды, в отсветах солнца, золотящего кору гордых сосен шли они по нагретой теплом песчаной дороге. Эля ничего не видела, не замечала — ни осиянной светом земли, ни реки, блистающей и манящей… ей было страшно за маму. Если бы мама была сейчас рядом, она бы обняла её, обхватила руками крепко-прекрепко и никуда бы не отпустила. Она бы рассказала ей о добром призраке, который охраняет их дом и не только его — всех, кто в нем. Она бы раскрыла ей свою тайну о той, которая краше света и света сильней… о той, кто сама любовь! Она помогает им, она и маме поможет. Надо только говорить с ней, звать её. И молиться.

Вот и Быково, деревенька, притулившаяся возле самого берега Волги, заплутавшаяся среди ясных могучих сосен. Дом Василия стоял за дощатым забором, выкрашенным в зеленый цвет. Сам дом был песочного цвета. Казалось, песчаный берег однажды поднялся волной и плеснул в стены дома, с ним породнившись… Огородик, ровные грядки в линеечку. Ни единого сорняка! И цветы у дома, много цветов: поникшие к земле тяжкие соцветья пионов, крупные белые ромашки, высокие ирисы… и розы. О, какие розы цвели! Плетистые длинные ветви поднимались к окнам второго этажа: алые слева от крыльца и белые справа. Дом словно бы обнимали две незримых руки: одна держала тайну и тишину — белый цвет, а другая — славу и торжество! Эля остановилась. Ее так поразило это объятие роз, этот цветочный убор, что на мгновение она позабыла обо всем на свете! Просто хотелось стоять и смотреть, не думая ни о чем. Дверь отворилась и на пороге возник Василий.

— Милости просим! — он улыбался, радуясь, что пришли-таки, и широким жестом распахнул дверь.

Мелкими шажочками Эля несмело прошла по дорожке к дому. За ней семенил Сенечка. Серьезный, как всегда, замыкал эту группу Вовка.

— Э, а чего ж вы вдвоем? — тут только хозяин заметил, что гости явились не в полном составе. — А мама что? Побоялась? — в его глазах насмешка мешалась с ожиданием и тревогой.

— Нет, — просто ответила Эля. — Она… она просто плохо себя чувствует.

Что-то помешало ей сказать о своей беде — о том, что мама бросила их и умчалась в Москву. Может быть, эти розы… Они были так хороши, что будто бы замыкали уста, запрещая говорить о чем-то дурном, нехорошем! И потом… ей было стыдно. Стыдно говорить О ТАКОМ с человеком, которого едва знала. И который ей почему-то ужасно нравился.